= Застольные рассказы отца-ветерана на праздник 9 мая 2010 года =
Во время войны я служил на Северном Флоте в городе Мурманск с 21 августа 1942 года до конца 1948 года. После окончания войны меня оставили на сверхсрочной службе, как и многих других солдат – из-за большой убыли мужиков на фронтах.
Мне повезло: в боевых действиях участия принимать не пришлось. Я был квалифицированным сварщиком и выполнял работы по ремонту и возвращению кораблей и подводных лодок в строй. Но носил всё, что полагалось морякам – тельняшку, верхнюю рубаху с отложным гюйсом-воротником, клёши, ремень, бушлат, бескозырку и т.д.
Осенью 1942 года среди нас проводили запись добровольцев для отправки в Сталинград. Я тоже подал заявление, но мне было отказано – специалисты-сварщики были в большой цене на базе. Мурманск принимал конвои англичан и американцев с грузами по ленд-лизу. Корабли часто приходили повреждёнными, и надо было их тоже чинить. Бывало, перед ремонтом приходилось очищать палубу от крови и кусков мяса английских моряков, нарубленного осколками бомб с немецких самолётов-пикировщиков. Корму одного из британских корветов так разворотило бомбами, что чинить его уже было бесполезно. И нам матросам его отдали под жильё.
В Мурманске от немецких бомбёжек мы прятались в железных бочках для засолки рыбы. А убитых хоронили не в гробах, а заваливали камнями в сопках. На довольствие выдали нам со склада сухой концентрат - пшённая каша. Потому что сахар и сухари оттуда отправляли на фронт. Товарищ-матрос сказал - Всё равно убьют, так хоть каши поедим вволю. Ну и поели... Распёрло так, что чуть не порвало.
Случалось, попадали и мы под бомбёжку. Это было очень страшно. Однажды при налёте бросились мы прятаться кто куда, и тут раздался взрыв бомбы. Товарищу, что бежал рядом со мной, как бритвой, накось срезало голову с плеч осколком. Его безголовое тело мешком рухнуло на камни, заливая их кровью. Я в ужасе не мог глаз оторвать от этой картины, пока меня не пихнули в спину, крича: «Ложись! Убьёт!»
Как-то раз ночью был выброшен финский десант, который ножами перерезал всех наших караульных и многих спящих матросов. А у нас даже оружия не было, морякам его иметь не полагалось. После этого комендант Мурманска заказал партию финских ножей для вооружения матросов. Он был из наших, вятских. Меня как земляка знал и приглашал к себе поговорить о родине. На одной из встреч с ним я и получил в подарок от него финку с наборной рукояткой. У него их много было.
И вышла с этой финкой такая история.
Нашего командира (Маньков была его фамилия) пригласили на приём англичане. Как раз их корабль у нас в Мурманске стоял и разгружался. И ему нужен был сопровождающий матрос, вроде ординарца. Но такой, чтоб умел себя вести и не осрамиться перед иностранцами. Его выбор пал на меня. И пошли мы на обед к англичанам. Командир знал английский язык и легко разговаривал с ними. Я больше помалкивал и улыбался.
Обед был очень хороший, сервировка стола такая, какой я, деревенский парень, никогда не видал. Ну, выпили там, как полагается, немного. Сидевший рядом со мной английский моряк немножко знал по-русски и заговорил со мной дружески. Мы даже с ним сфотографировались. А потом он говорит: сейчас я тебе подарок принесу – на память! Сходил и принёс большой такой альбом. А в нём цветные порнографические картинки – тоже диковинка для меня была. Я ему тогда в ответ подарил свой финский нож.
Принёс я этот альбом в кубрик, спрятал подальше, но часто его рассматривал. Ведь мы молодые здоровые парни были, а жили долго без женщин. Один у нас был такой матрос – уходил в сопки и там занимался онанизмом. Ух, и избили же мы его, когда застали за этим занятием. Считалось – паскудное это дело, хуже изнасилования. Говорили между собой, что тот, кто этим занимается, обязательно с ума сойдёт, и у него будет сухотка спинного мозга. Я и сейчас так думаю *.
И очень мне хотелось приятелям мой альбом показать, похвастаться. Однажды я не утерпел и показал двоим. Говорю – англичанин подарил с фрегата. Они рты-то и разинули, а потом всё просили – покажи да покажи ещё! А среди наших матросов был один хохол. И оказался он стукачом. Раз ночью вдруг поднимают меня и говорят – Одевайся быстро и иди к Александрову! Он тебя срочно вызывает!
Александров был из СМЕРШа, особист. Ох, я и испугался, хотя ни в чём виноват не был. Меня торопят, я говорю: сейчас, сейчас! А сам фотографию, где мы с английским моряком были сняты, сунул в рот и жую-жую скорей, и съел её.
Прихожу к Александрову, встал навытяжку. Он ко мне подходит, а в руке пистолет. Дулом этого пистолета больно проводит мне по рёбрам и, впившись мне в глаза, громко спрашивает:
- Ну что, английский шпион! Признавайся, когда тебя англичане завербовали, и что ты им успел рассказать?
Я отвечаю: - Я вас не понимаю.
Он говорит: Я всё про тебя знаю! Рассказывай, как ты продался англичанам за альбомчик с ****скими картинками! Где он у тебя? Немедленно неси его сюда!
Пришлось принести. Ну, думаю, теперь мне конец – расстреляют или в лагерь отправят… Вдруг дверь открывается – и входит наш командир, с которым мы у англичан были, Маньков.
- Здравия желаю, говорит. – Что у вас тут происходит?
- Да вот, говорит, полюбуйся, на чём англичане твоего матроса купили!
И на альбом ему рукой показывает. Маньков сел к столу, лениво этак альбомчик полистал. Засмеялся и сказал:
- Да что ты, ерунда какая! Ты, Александров, с женой каждую ночь спишь. А матросику хоть картинки поглядеть – и то радость. Ведь который год без баб живут!
Взял он этот альбом и вышел в другую комнату, где печка горела. И у нас на глазах лист за листом весь его в печке сжёг.
- Вот и все дела, - говорит. И ко мне – Отправляйся спать, и никому ни слова об этом!
Я обрадел, не верил, что невредимым выйду из этой истории. Правда, из комсоргов и командиров отделения меня всё-таки выгнали…
Уже после войны один раз разрешили мне съездить в отпуск, на родину, в деревню к отцу с матерью. Добираться туда-сюда было далеко и долго. И опоздал я на двое суток в свою часть. А это преступление, трибунал: в дезертирстве могли обвинить. Спасло меня только то, что надо было пробитую подводную лодку заваривать для установки как памятника на постамент. А кроме меня никто с этой работой справиться не мог. Так и обошлось всё.
Ну давай, за победу! Нет, водки ты мне не наливай, лучше водички минеральной плесни…
* Это широко распространённое в Советском Союзе заблуждение
На картинке - подлинная медаль отца "За оборону советского Заполярья"