В раннем детстве я никак не мог понять значения слова стыд. И когда кто-нибудь из взрослых укорял меня за малейший проступок или шалость, говоря «А тебе не стыдно?», я всегда отвечал, что не знаю, что такое стыдно. Действительно, значение данного слова долго оставалось загадкой. Иногда я связывал «стыдно» с толстым усатым дяденькой, похожего на свинью, иногда не понимал совсем.
В нашем подъезде двумя этажами выше жил хулиганистый мальчик по имени Артур. Я часто удивлялся его поступкам, непонятным и всегда абсурдным, порой страшным для окружающих. Он был отъявленный живодер – мучил животных и убивал их, то же самое он пытался делать и со всем своими товарищами, включая меня. Мать Артура хвалила своего сына за подобные шалости, так как это давало ей возможность похвастаться перед подружками или знакомыми. В промежутках между его «шалостями», ввергавшими надолго меня в шок, мы немного дружили, порой даже казалось, что мы неразлучные лучшие друзья – только просыпались, как бежали на улицу, заходили друг за другом и бегали на улице до самого вечера.
В один из дней перемирия Артур забежал ко мне в гости – родителей дома не было; он бегал по квартире, ища, что бы натворить, пока не увидел на холодильнике наручные часы моего отца. Я как раз заходил на кухню и увидел, как Артур берет их – видимо он хотел их прикарманить, а я помешал. Тогда он с радостным видом лучшего друга предложил заняться испытаниями – слово заманчивое и интересное, что бы оно могло значить? Он кинул часы на пол изо всей силы, и, подняв, изумленно заявил, что часы не сломались, они еще ходят. Тогда я гордо стал показывать свойства часов – как передвигаются числа при двойном обороте стрелок по циферблату. Артур немного поиграл с часами, покрутил в руках, а затем выбежал с ними на улицу. Я побежал следом – в голове появился какой-то страх – я никогда не выносил часы своего отца на улицу, а тут их отобрал соседский мальчишка и неизвестно к чему это приведет, тем более зная его странный характер. Выбежав во двор, я с ужасом увидел, как Артур изо всей силы кидает часы об асфальт, поднимает и снова кидает. Он подбежал ко мне, запыхавшийся, и торжествующе показал, что часы еще не сломаны, хотя и перестали ходить. Я попытался завести часы, но ходить они так и не стали. Артур же был окрылен своей странной идеей, твердил мне, что надо обязательно испытать часы дальше, тем более, что теперь они больше не ходят. Мне захотелось укрыться от страха, закравшегося в сердце и неприятного ощущения какого-то странного и нового чувства, словно меня оголили перед всеми, совершили со мной то, чего я сам не мог себе позволить. Захотелось быстрее бежать домой с часами и укрыться с головой в подушку, никому больше не отдавая их. Артур был взвинчен как никогда, он уверял меня, что так нужно, что надо испытать, иначе нам же хуже будет, уверял, что так будет лучше, так как за сломанные часы меня все равно накажут – а так скажем, что мы их потеряли. Он снова выхватил их у меня из рук и со злостью кинул в стенку трансформаторной будки. Я был ошарашен, словно холодной водой окачен с ног до головы. Уже не понимая что происходит, я смотрел как Артур кидает драгоценную вещь о стену как футбольный мяч. Словно во сне, я взял часы из рук Артура и тоже бросил их. Расправа продолжалась долго – бедные часы так и не хотели раскалываться, видно стекло было ударопрочным. Затем Артур придумал перекидывать часы через перекладины для выхлапывания ковров. Я кинул и услышал восторженный рев «друга» - он подбежал ко мне и показал расколовшееся стекло на часах, торжествующе крича – «Ты наконец-то разбил их». Я чуть не заплакал от обиды и отчаяния – что я скажу родителям… в памяти вспомнились счастливые мгновения прошлых дней, когда мы всей семьей играли с новой покупкой как с диковинной игрушкой – как отец рассказывал, что в сутках 24 часа, это 2 оборота часовой стрелки вокруг циферблата; а в месяце или 30 или 31 день – только в феврале 28 или 29. Часы были очень сложные и интересней любой игрушки – при повороте 2 кругов часовой стрелкой изменялась дата в правой части циферблата – причем показыался и месяц – а в зависимости от месяца изменялась и последняя дата месяца – или 30 или 31 или 29 в феврале. Я каждый вечер крутил часы в руках и никак не мог понять механизм изменения 30 или 31 в зависимости от месяца.
Мои воспоминания были перебиты возгласами Артура о том, что надо добить часы. Я хотел побежать домой и отдать часы маме, хотел быстрее убежать от того ужасного места, но ноги не слушались – были словно заморожены, а все тело и разум сковал страх. На мои уверения, что надо отнести часы домой – может можно их еще починить, Артур решительно совершал отпор, уверял, что меня накажут за сломанные часы, изобьют – лучше сказать, что я бегал по улице и потерял часы случайно. Я был уже не в состоянии возражать, мой взгляд был как у памятника – установлен на одну точку, а душу словно подменили, я был уже совершенно безоружен. Артур же стал с яростью продолжать кидать часы об асфальт, топать по ним ногами. Наконец он придумал – нашел обломок кирпича и стал кидать его вверх, целясь; чтобы, приземляясь, кирпич упал на часы. Он позвал меня «играть» в новую игру. Мне было уже не по себе – было очень страшно, и я удивлялся, почему не страшно Артуру как мне – почему он такой веселый и возбужденный. Я, уже не думая, стал подчиняться инициативе Артура – кидал кирпич вверх, а сердце замирало от страха. Наконец Артур попал – стекло с треском полностью раскололось – из часового механизма выскочила какая-то деталька, а я еще надеялся, что часы еще можно отнести домой и починить, и снова продолжить играть с ними по вечерам всей семьей. Артур же был напорист, он объяснил мне еще раз, что лучше сказать, что часы я потерял, когда бегал по улице, а их лучше доломать, посмотреть что внутри.
Мы побежали за дом, где Артур разбил часы кирпичом вдребезги. Изнутри механизма посыпались какие-то мелкие детальки – пружинки и винтики – сердце мое замиралось от жалости, как замирало, когда Арутур также добивал измученных им животных – но здесь «животное» было моим, причем драгоценной игрушкой. Разломанный механизм живодер выкинул в большую лужу, сказав, что надо доломать его до конца, чтобы уже точно не ходили, так как по луже ездят машины и превратят часы в лепешку. Когда мы шли домой, «друг» был в хорошем настроении, он обадривал меня, хлопал по плечу и говорил, что если родители спросят – сказать, что часы потеряли, ни в коем случае не выдавать его. Он еще много доводов приводил, чтобы на него не легли подозрения, сказал, что не будет со мной дружить и тому подобное.
Через неделю отец приехал из командировки и обнаружил пропажу. На мое удивление никто меня не ругал. Отец лишь спросил, что случилось с часами. Я говорил, что часы мы потеряли, потом – что они разбились, но ничем не выдавал «друга». Мать сказала, что отец хотел подарить мне на день рождения свои новые позолоченные часы, а эти носить сам, а также то, что он запретил меня наказывать. Обстановка дома в те дни стояла какая-то странная – я чувствовал себя очень необычно, как прикованный к постели, но почему-то очищенный, осветленный. Именно тогда я впервые ощутил, что означает стыд, и он уже не ассоциировал у меня ни с каким толстым и усатым дяденькой – он укоренился во мне до мозга костей и остается внутри и по сей день. На улице я встретил Артура и сказал ему, что часы стоили 50 рублей (в то время средняя месячная зарплата) – он же вначале спросил, что я сказал родителям, после чего неожиданно стал агрессивен и стал говорить, что это я сам сломал часы, а он тут совершенно не при чем. Позднее я сознался матери о том, что произошло с часами, но меня опять таки никто не наказал и даже не наругал.
22.07.2009.