Версия убийства Марины Цветаевой. Часть 2

Костандогло Татьяна
В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ"  все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из публикаций (по частям) на обеих моих страницах. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
 Начало смотреть здесь:http://www.stihi.ru/2010/05/31/2581 )

***
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ  КНЯЖЕСКОГО РОДА...

        Биктимир Гизатуллович  Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется  - насторожен. После обмена любезностями  знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решила ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить  место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
      -  Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
      Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
      -  Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети Вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович  хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
      - Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
      - Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять –  их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
     (Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом  знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том,  что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
       - Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
       Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
      - Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством  Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
      Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня  полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
      -  Мы с Вами оба из княжеского рода…
      От души смеюсь:
      - Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
***
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
   

    В редакции Елабужской  газеты  «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
    - Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
    На всякий случай прихожу днём,вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то!Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
     -  Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
     Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
     - Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
     Голос - горный  ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
     - А я  всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да  Вы садитесь, садитесь!
     - Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира  Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно. Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
     -  Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
     И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает  подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!!  Успокаивает Володя,  он смеётся:
     - Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
     - Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда! 
     Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю...
    Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
    - Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
***
"ОТОРВАТЬСЯ  ОТ  РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"

       Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна -  никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
      - Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
     Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
     Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
       - Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
       - Второй  день, сегодня  второй день. 
       - А когда Вы упали, помните?   
       - Помню,вчера вечером.Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.   
       - А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
       - Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и смотрит на меня, улыбаясь.

       Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
        - Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
        - Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
        Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
         - Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
         (Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
         – Мойте его сами, у нас нет санитарок!
         Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.

         На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома  даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой  волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу,  дождался! Так люди выполняют свой  человеческий долг, не догадываясь о том,  что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил  цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
        -  Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
        Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет: 
        - Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел... 
        С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
        - Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!

       (Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )    
       В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
      - Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая  руку к большой стеклянной пепельнице.
      В ней утренние черновики. Рвать бумагу  не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
       - Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю! 
       - Урод, - кричу, - пошёл вон, гад! 
       Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
       - Это я - гад? Я – урод?.. Да кто ты такая?  Кого из себя корчишь?
       Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны  памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом: 
       -  Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
       Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
       - Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник»  ушёл в окно.

       В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная,  милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри  добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно. На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то  место, о котором и Дунаев  говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...

***
(Продолжение см. здесь: http://www.stihi.ru/2010/06/04/7588)
К.Т.