С о д е р ж а н и е
1. В шахте
2. Шахтёрский обычай
3. Самоспасатель
4. "Тормозок"
5. "В стальной клети зажаты, как в тисках..."
6. "Эй вы, шахтные поля..."
7. Сбойка
8. "Вот опять природа проверяет нас..."
9. Жду товарища
10. "Я опять из глубин, из потёмок..."
11. Хозяйка аккумуляторных ламп
12. "Чем пахнет дождь вечернею порой..."
13. "И чего так сердце, в самом деле..."
14. Товарищ мой (Рассказ шахтёра)
15. Липки
16. Четыре звонка
В Ш А Х Т Е
"Кирзухами", как грозный командор,
Гремя по деревянному настилу,
Скорей на дух надеясь, чем на силу,
Вхожу я в штрека тёмный коридор.
Захлопнулась окованная дверь.
Какая тьма ужасная! Но ярок
Мой путеводный маленький фонарик,
С которым неразлучен я теперь.
Веди же меня, зайчик мой, веди!
И за руку держи меня покрепче.
Озорничая, вскакивай на плечи
Моим друзьям, идущим впереди.
Я отстаю сегодня, я — в хвосте,
Но твёрд мой шаг по шаткому настилу...
Я здесь две тайны главные постигну:
Как нужен свет в кромешной темноте,
Когда ты в жизнь шагаешь, будто в штрек,
Когда душа дрожит на повороте;
Как дорог человеку человек
В пути, в бою, в рискованной работе.
Ш А Х Т Ё Р С К И Й О Б Ы Ч А Й
Дощатый трап скрипит под сапогами,
И ламп огни, сплетаясь на ходу,
По стойкам скачут белыми кругами,
Как будто бы играют в чехарду.
То порознь, то почти одновременно
Пронзают мрак слепящие лучи —
В забой шагает утренняя смена,
А ей навстречу — смена из ночи.
В какой-то миг, как острые рапиры,
Кольнут лучи идущих впереди —
Но вот уже упали, отступили:
Пожалуйста, спокойно проходи!
Таков шахтёрский истинный обычай,
В него стремятся сразу посвящать:
Спецовок нет со знаками различий,
И незачем друг друга освещать.
Трактуют здесь взаимную заботу
Так:
Встретившихся в шахте — не слепи,
Товарищам, спешащим на работу —
Дощатую тропинку уступи.
С А М О С П А С А Т Е Л Ь
Зачем самоспасатель
Под землю мы берём?
Он лишь исполосатил
Плечо моё ремнём.
Он лишняя обуза:
Колотит по бокам.
И так хватает груза
В дороге горнякам.
Идём, а он за стойки
Цепляет, паразит!
Его бы бросить —
Только
Начальство возразит.
Оно в лице дядь Сани,
Седого в тридцать пять,
Как их в пожар спасали,
Расскажет мне опять.
Когда в дыму и гари
Пришлось к стволу бежать,
Шахтёрам помогали
Спасатели дышать…
Промолвит он, итожа:
«Пусть было только раз —
Но жизнь, она ведь тоже
Единая у нас».
И хочет он рассказом
Внушить ученику,
Что всем теперь обязан
Вот этому «соску».
Его рукой погладит,
Потом покажет мне,
Как половчей пригладить
Спасатель на спине.
« Т О Р М О 3 О К »
Впервые под землёй, и с ним я не знаком
Почти — но узелок он щедро развязал,
Со мною поделясь шахтёрским тормозком,
Поскольку, глупый, сам я ничего не взял.
Не то чтобы не знал, — я слишком был учён,
Я думал: смена тут часов каких-то шесть —
Как раз, чтоб на обед попасть, —
Но не учёл,
Что слюнки потекут, когда он сядет есть.
Не надо мне борща, лангетов, киселей —
Мне б хлебушка кусок с проперченным сальцом,
Вкрутую бы яйцо,
А чтобы веселей
Жевалось,
Закусить солёным огурцом!
Он дал мне этот хлеб, яйцо, два огурца,
И сало я глотал, голодный, как удав.
Мужчина пожилой, он выручил юнца,
Поступку своему значенья не придав.
Ну вот я и воскрес!
Ну вот я и живой:
От сердца отлегло — любой мне в радость труд...
Мне после объяснял смешливый путевой:
«Нет у него детей — "бездетные" дерут!..»
Его я оборвал, пусть лучше помолчит:
Наивный человек! Что деньги?..
Дядя Вань,
Не потому, что вновь желудок мой бурчит, —
Я с тормозком, —
А так: хоть и не сын я вам,
Но в старенький ваш дом приду я вечерком:
Дрова переколю и шуткой развлеку.
И постараюсь быть особым "тормозком" —
Которым тормозят и старость, и тоску...
* * *
В стальной клети зажаты, как в тисках, —
Ждать следующей нету дураков,
И вот, раздувшись, будто батискаф,
Клеть на-гора выносит горняков.
Я вешаю на стенку номерок,
Аккумулятор ставлю в ламповой
И в душ бегу — и пахнет ветерок
Цветами и зелёною травой.
Вода коснётся век моих едва —
Забудутся тяжёлые пласты,
Где не растёт зелёная трава,
Где не цветут весёлые цветы.
Но знаю я, что завтра же с утра
Работы зуд появится в руках
И в полумрак рудничного двора
Опустит нас шахтёрский батискаф.
Там, от земного неба вдалеке,
Вновь размечтаюсь я о синеве,
О ветра исцеляющем глотке,
Настоянном на солнце и траве.
И в миг, когда полезут горняки
В ту первую им поданную клеть,
Попав опять в их жёсткие тиски,
Ни капельки не буду я жалеть…
* * *
Эй вы, шахтные поля —
бездна тёмная,
Бесконечная земля
чернозёмная.
Как в колхозы, сведены
вы в бассейны.
Чем полнёхоньки-полны,
чем засеяны?
Антрацитом, угольком
бурым, каменным,
Хлеборобом-горняком
извлекаемым.
Век не быть горняку
беззаботному,
Век не быть горняку
безработному.
Ты, горняк, не оплошай:
долю выпроси —
Не сгубили б урожай
бури-выбросы,
Град обвала, плывуна,
дым пожарища.
Быть удача нам должна
за товарища!
Плуги-струги остры,
кони шалые —
Перепашем изнутри
полушария.
И, полову от зерна
просеваючи,
Скажем: «Жить тебе, Земля,
припеваючи.
Не погибнуть тебе
с голоду-холоду.
Слава нашему серпу,
слава молоту!..»
Хлеборобу, горняку ли
думать иначе
Не к лицу: ведь мы — Микулы
Селяниновичи!
С Б О Й К А
На проходческом участке
Праздник, судя по всему:
Шутки, смех...
Вот разве пляски
Нету —
пляска ни к чему.
Молотки лопочут бойко,
Горный мастер, главный спец,
Объясняет мне, что сбойка —
Лавы угольной венец.
Сбойка, сбойка —
это слово
Я смакую не спеша:
В нём — рабочая основа,
Но солдатская душа.
Ну а к бою или к плахе
Мужики во все века
Свои лучшие рубахи
Доставали из мешка.
Улыбались: эка радость,
Если завтра и помру,
Даже смерть мне будет в сладость —
В чистом ведь
и на миру...
Запах «Шипра». Мастер горный
Под нос «Полюшко...» бурчит,
Молоток берёт отбойный,
Лично длинными строчит...
* * *
Вот опять природа проверяет нас,
Третьи сутки землю поливая.
Транспарант «Опасно: углекислый газ!»
Зажигает наша клетьевая.
Голубой, похожий на грозу,
Он в улыбке дьявольской ощерен.
И не здесь он страшен,
А внизу,
Там, где газ выходит из расщелин.
Значит, ухо ты востро держи,
Знай: опасны выемки глухие —
Точит свои тихие ножи
На тебя коварная стихия…
Раньше думал я: что нам до гроз —
Мы в земле, а грозы — над степями.
Но теперь я вижу:
Мир не прост —
К небу мы прикованы цепями.
Пусть хотя бы в облике таком:
В сниженном давлении и газе —
Есть меж небом
И меж горняком
Прочные невидимые связи!
И теплей на сердце у меня:
Будто не опасности, а льготы,
Что земля —
Некрепкая броня,
Что зависим я от непогоды…
Ж Д У Т О В А Р И Щ А
Всё под вечер в шахтёрском посёлке
Погружается в сон, в тишину.
Лишь собаки тоскливо, как волки,
На далёкую воют луну.
А луна, меж ветвями деревьев
Пробираясь, плывёт и плывёт...
Жду товарища —
Женя Савельев
Возвратится со смены вот-вот.
Жду, волнуюсь, и в этом признаться
Хоть себе самому-то пора:
Горизонт «восемьсот девятнадцать» —
Был там выброс внезапный вчера!
Но спаслись — угадали по кровле,
Оценив её треск ледяной,
И, родня по непролитой крови,
Целый вечер сидели в пивной.
И молчали мы, два практиканта.
«Мастер, эй — практиканту налей!»
И лежала на столике карта
Наших завтрашних шахтных полей...
А сегодня в посёлке спокойно,
Все устали и спать улеглись.
Лишь, упрямые, вдоль террикона
Огоньки пробираются ввысь.
Лишь копёр два невидимых круга
Кружит,
кружит,
звездою лучась...
Жду товарища,
лучшего друга.
Он со смены вернётся сейчас.
* * *
Я опять из глубин,
из потёмок,
Из промозглой подземной ночи.
Помурлычь мне, мой грустный котёнок,
Дам я мяса тебе — поурчи.
Расскажи мне, как старая кошка
Тебя учит, порядок любя.
И не трусь:
Хоть в мозолях ладошка,
Нежно-нежно поглажу тебя.
Мы с тобой в одинаковой роли —
Есть у каждого слабость своя:
Ты — на солнышко лечь на пороге,
И в блокнотик записывать — я.
Не ленивцы мы, не бедокуры,
Но когда не усвоим урок,
Ощущаем на собственной шкуре:
Нам задумчивость наша – не впрок.
Не торопится добрая слава,
А дурная — скорее! Вперед!
И расплат незаслуженных лапа –
Нашу нежную шёрстку дерёт...
Но однажды – шарахнутся крысы,
Без хвостов не оставшись едва,
И про нас: «Настоящие рыси!» —
Затрубит наконец-то молва!
Х О З Я Й К А
А К К У М У Л Я Т О Р Н Ы Х
Л А М П
Вновь у памяти в плену я,
Как подумаю порой
Про горнячку озорную
У окошка ламповой.
Нас под землю снаряжая,
Так старалась проводить —
Будто, лампы заряжая,
Нас могла подзарядить.
Так глаза её умели
Излучать голубизну —
Будто мы, по крайней мере,
Уходили на войну.
Как сама ни уставала
От кислот и щелочей,
Лампу с шуткой подавала:
«Яркость — в тысячу свечей!»
Слов таинственное зелье
Верой полнило сердца,
И казалось подземелье
Залом царского дворца.
И во мгле, в пыли кромешной,
Сжав комбайна рычаги,
Вспоминал я голос нежный:
«Штрек, смотри, не подожги!»
Пел о чём-то вентилятор,
Дело спорилось легко,
И светил аккумулятор —
Будто девичье лицо!..
* * *
Чем пахнет дождь вечернею порой
На мостовой разъезженной и шаткой —
Туманами, сосновою корой
И шахтою, моею первой шахтой.
Не зря к дождю плечо моё болит:
Ведь там за инженершей длинноногой
По штрекам я таскал теодолит
С ужасно тяжеленною треногой.
Там застилал глаза мои туман,
И с кровли крупно капало на каску,
И вспоминал я бабушек и мам,
И в целом всю маркшейдерскую касту.
Там на привалах редких, чуть живой,
Со слабостью, несвойственной герою,
Я прислонялся к стойке головой,
Дыша сырой сосновою корою.
Но, оторвавшись вскорости от карт,
Светила вдаль маркшейдер наш Марина:
«Что: загрустил без дела, практикант?
Совсем тебя я, милый, уморила».
И вырастал я в собственных очах,
Студентишко, измученный и хилый,
Нести готовый Землю на плечах
За это чуть насмешливое «милый»…
* * *
И чего так сердце, в самом деле,
Прикипело к угольным пластам —
Больше чуть
чем без году неделю
И всего-то я работал там.
Но зато работал не вполсилы
И забыть поныне не могу:
После смены отдыха просило
Тело —
И упал я на лугу.
Разбросал измученные руки,
От земли восторга не тая,
Впитывая запахи и звуки,
Замечая даже муравья.
Пахли травы будто бы впервые,
Мир казался праздничней, новей...
Думал я:
«О, счастье! Мы — живые!
Здравствуй, мой коллега — муравей!»
Т О В А Р И Щ М О Й
(Рассказ шахтера)
...Гордился он всегда: «Живём недаром —
В ответе за семью и за страну!..»,
Товарищ мой, ушедший в глубину
И ставший жертвой горного удара.
Остались у товарища: жена,
И в трауре прекрасна и юна,
Да девочка, трёхлетняя Алёна, —
На гроб она смотрела удивлённо:
Понять никак, наверно, не могла,
Зачем отец забрался в этот ящик,
Зачем у взрослых, над отцом стоящих,
Такая невесёлая игра!
Алёнушка, мы вовсе не играли,
Когда сырую землю в руки брали
И вниз бросали, сжав её до боли,
И слушали, как падают комки —
Как будто бы стучали молотки
В его последнем очистном забое...
Товарищ мой, ушедший в глубину,
Прости свою красавицу–жену,
Рыдающую,
С горлом воспалённым,
Да девочку, трёхлетнюю Алёну,
За то, что та — всего лишь через год
Меня тихонько папой назовёт.
Когда спускаюсь в сумрачный забой,
Мне кажется: встречаюсь там с тобой —
Жду выброса, пожара иль обвала!
Но ты, беря отбойный молоток,
Мне говоришь:
«Давай нажмём, браток!»
Как будто ничего и не бывало.
Спасибо! Видно, впрямь ты не лукавишь,
Когда меня женой не попрекаешь, —
Уходишь в пласт, ни в чём не обвиня
За то, что твоя девочка Алёна
Глядит порою робко и влюблённо —
И называет папою меня…
Л И П К И
Как без грусти, без улыбки
Вспоминать мне о тебе,
Городок шахтёрский Липки,
Ставший вехою в судьбе?
А ведь было не до смеха —
Ты казался крут и лих:
Вырубал я эту веху
В недрах угольных твоих.
Здесь вошли в меня навеки,
С первой практики милы,
Лесосклады, сбойки, штреки,
Камерные и стволы.
И как дерево от корня,
Не убив, не отпилить —
От родного террикона
Жизнь мою не отделить!..
Липки, Липки. Запалили
Липы, вырядившись в беж,
Мои ночи —
И поили
Мёдом липовым надежд.
И была там, что, жалея,
Мне сказала: "Извини!",
Для которой лип аллею
Посадил бы, намекни —
Чтоб на смену от порога
Прямо к звёздному копру
Той цветущею дорогой
Вместе шли мы поутру...
Не позёры, а поэты
Этот город нарекли.
Друг мой, Липки, где ты? Где ты?
Ты — и рядом, и вдали.
Тоже грустен и улыбчив,
Ты ведь знаешь, старый друг:
Тем, кто влюбчив, кто прилипчив,
Очень больно от разлук.
Но в лицо мне — ветры, ветры,
Чтобы славилась Земля
Городами Сосны, Кедры,
Кипарисы, Тополя!..
Ч Е Т Ы Р Е З В О Н К А
Устал после смены, толкают в бока.
В клети я стою чуть живой.
И вот наконец-то: четыре звонка —
Подъём запросил стволовой.
И будто бы эхо, почти в резонанс,
Четыре ответных — пора!
И радость такая, что поняли нас,
Что помнят и ждут на-гора...
Вам скажет — любого спроси горняка,
Как ни был бы резок и груб, —
Что эти родные четыре звонка —
Четыре медали на грудь.
И веришь в удачу и жизнь хороша
(Хоть прокляли всех мы и вся!),
Когда наша клеть — возликуй же, душа! —
Возносится на небеса...
Всё можно забыть, забывает рука
Мозолей упругую сталь —
Но те дорогие четыре звонка
Напомнит сосулек хрусталь,
Трамваи напомнят, ручьи пропоют,
Пролают дворовые псы,
И дважды за сутки
Четыре пробьют
Настенные наши часы.
Ну ладно — сосульки, собаки, трамвай,
Но ты мою слышишь мольбу,
Любимая: двери ключом открывай,
Четыре коротких — табу!
Захлопни окно, телефон укроти,
Скажи «Убирайся!» — ручью.
Иначе (прости, дорогая!) в клети
Я в юность свою улечу…