6. ВСЁ НЕПРАВИЛЬНО
1.
Переоценка ценностей каждые десять лет…
Пересчитав овраги своих морщин,
видишь — как странно — чёрное небо меняет цвет
на голубой, и в небе, не без причин,
все колокольчики превратились в колокола.
Мимо собора вечно идёшь домой.
В парке хлопочут птицы. Такие, мой друг, дела.
В сущности, никакие. О, боже мой!
2.
Я к ней приходил — я попал на крючок —
садился уныло у детской кроватки,
а Юлька молчала, расправив лопатки.
Я чушь, вероятно, там нёс… но молчок!
Да, я уходил, оглушённый в тот раз
громадностью боли, меня посетившей,
как юный боксёр, апперкот получивший.
Да, город был праздником, но не для нас.
По жести его дождевых желобов
струилась без продыху ночь ледяная,
в пивных колобродила площадь Сенная,
но не было денег на грохот трамвая,
и нищая мне улыбалась любовь.
3.
Был месяц солнечный апрель,
крутилась в парке карусель,
и ты шепнула: — Да,
мы будем долго жить с тобой,
не протрубит пока отбой
архангела труба!
А там, высОко, облака
по небу плыли, и рука
отозвалась теплом.
— Как хорошо, — ответил я, —
что взяли мир в учителя
с его добром и злом!
4.
Замер в квартале последний звук,
и, обкусав усы,
коты поделили своих подруг
и шкурки от колбасы.
Осталось небо в окне и мы,
чокнутые слегка.
Казалось, не было ни страны,
ни горя, ни огонька.
И ты сказала: — А хочешь быть
мудрее, чем Гераклит?
А я ответил: — Хочу любить
тебя, и душа болит!
А дальше всё промелькнуло, как
положено на земле.
Я сам, наверное, не дурак —
с морщинами на челе.
Сижу и мыслю, что всё o'key —
вокруг ликует весна.
Твоя гребёнка — в одной руке,
в другой руке — небеса!
5.
Я-то знаю (слова прикипают к губам),
жить — ведь это, как утром в пустующий храм
забежать из общаги, где мы про любовь,
не убитую бытом, бессмертную вновь,
говорили всю ночь до рассвета с тобой,
с незаконной женой. А законно с нуждой
да с бедой повенчались. И были у нас
шуба «драная кошка» да шарф «самовяз»,
тусклый свет, раскладушка, стакан кипятка —
вот и смерть неизбежная также крепка! —
да ещё получил я за сданную кровь
бутерброд. Подожди, три свечи приготовь
и поставь у иконы: одну за Царя,
а другую за то, чтобы батюшка зря
не венчал нас навечно, а третью потом
сам пускай он поставит, когда мы уйдём.
6.
Вот остановка. Послушай, в последний раз
я обещаю, что завтра мы угол снимем,
буду работать, потом поменяю имя…
У фонаря красноватый какой-то глаз,
осень по лицам дождями нас бьёт косыми.
Ах, дорогая, ну что же ты? Ну, не плачь!
Пусть эта стужа последние листья кружит,
сердце отчаялось, да, но с надеждой дружит.
Вот и автобус — одна из твоих удач.
Я «до свиданья» кричу из огромной лужи.
7.
В кинотеатре фильм — дурацкая «Годзилла» —
и я ушёл с него: утешит разве? Ай,
как было глупо всё — она ведь не любила,
и вот, пожалуйста: «Забудь меня. Прощай!»
Иду к Балтийскому вокзалу потихоньку
и бормочу под нос: — За всё благодарю:
за этот город, за любовь, за комнатёнку,
за то, что боль пройдёт — исчезнет к сентябрю.
Синее купола на Троицком проспекте
сегодня небо у меня над головой.
Я говорю на том, на божьем, диалекте,
который музыка:
— Спасибо, что живой!
8.
Присмотрись к этой сумрачной жизни в метро,
к человеческой давке бесполой, бесцельной,
к этой женщине, что прижимает бедро
к твоему слишком тесно… Сойдёт на Удельной
и не скажет ни слова — такая игра
бесполезная — выцвели рыхлые щёки,
может, плакали дети сегодня с утра
и семейного счастья не склеить осколки.
У метро серый дождик, киоски, туман,
инвалид полусонный стреляет на бедность,
раскорячился в луже юнец-наркоман,
и на лицах прохожих тревожная бледность.
Ты же знаешь: всё-всё здесь прогнило насквозь.
С объявленьями брачными купишь газету:
«Миловидная женщина ищет...» И гвоздь
он забьёт и не станет курить сигарету.
9.
Катастрофой, бензином и корюшкой
пахнут майские улицы, ах!
Ты Балтийское моё морюшко,
и Вселенная на плечах
у атлантов, и господи, горюшко
трёхсотлетнее, жгучее, заячье —
все дороги приводят к нему,
на сырое Смоленское кладбище,
где не спится бомжу одному*.
В вешнем небе раздрай и пожарище,
ходят ангелы, в трубы трубя.
Не отыщешь для пьянки товарища,
по проспекту с бутылкой гребя.
Вот стою, не пойму сам себя.
май 2014 г.
*На Смоленском кладбище похоронена Ксения Блаженная,
над могилкой ее стоит часовня. Из надписи на стене часовни:
Оставшись после мужа 26 лет, странствовала 45 лет