Допытываюсь американской ночью
под глядящими на меня глазами пумы
созвездиями:
кто же я в конце концов? Мореплаватель,
открывающий моря и сушу,
пашущий поля, бросающий первое семя,
основывающий села, города, державы?
Быть может, это я на костре
не выдал спрятанные сокровища?
Быть может, это я возвел каменные купола,
это я резал, точил, золотил
священное дерево
или извлекал из чрева глины
одухотворенный мир?
А может быть, я - тот мастеровой,
кто нырнул в пороховое празднество
под суровое пение ружей,
чтоб увидеть пречистый лик своего народа?
Одежду я ношу по сезону,
по климату, по возрасту, по державе,
но всегда остаюсь самим собой.
Мое чело, переполненное вселенной,
провозглашает это.
Я тот, кто расшифровывал созвездия,
как вести из космоса,
кто прошел сквозь лабиринты книг,
покуда не нашел твою тогу
и твой бессмертный свет, мудрость,
а потом потерял их однажды в воскресенье;
роса в лесу мне тогда прорыдала,
что на земле царит эфемерность.
А может быть, я - человек трюмов и бочек,
златокузнец, крестьянин, слесарь по тени,
всемирный пилигрим,
послушник, хранящий мечты свои в келье?
Я - все в одно и то же время,
итог незримый: философ греческий
и византиец юный
на площади души моей жмут друг другу руки,
а с ними вместе повстанец с монахом,
чувственный мавр с жестоковыйным испанцем
и индейским астрономом моей Америки.
Я - человеконарод, звено,
происходящее из первоосновы
и восходящее к итогу:
человеческая особь.
Эпохи, в своих изменчивых одеждах,
пестрые цвета держав,
все мифы и религии
формировали мое достояние.
Рука моя одновременно держит
и легкокрылую стрелу, и книгу.
Я подсудимый и судья, палач и жертва,
человек о ста личинах,
единственный и многоликий,
я человек из леса, и сам я - лес.
Перевод Б. Слуцкого