маме
Ты так же предсказуемо мудра.
Литая прядь седин острее бритвы.
И так же кормишь кенара с утра,
бурча ему под нос мои молитвы.
Июнь в Н.Н., провинциально рыж,
пыль расстелив на рашпиле асфальта,
разгуливает противнями крыш,
вдыхая серу воробьиным гвалтом.
И всё еще, как Матерь, хороша,
сминая тесто лопастью ладони,
ты пробуешь беззубо, не спеша,
как пробует закат в родном затоне
сырое время горизонта ртом,
смыкая в губы тенью море, небо,
все то, что было, будет, есть, и то,
где долго был и много дольше не был.
Шиповник наш, горящий вдалеке
слепыми червоточинами ягод,
ещё саднит, как свежее пирке,
и освещает отзвуками тягот
остаток дней, поставленных на кон,
в котором ты учительствуешь снова,
где смотрят окна ликами икон
последнего божественного крова.