Когда небо окутано серой пеленой, из-под которой выглядывает солнышко – это, скорее всего, означает, что наступила осень. Она подкрадывается постепенно, не делая резких выпадов и наскоков, чтобы ненароком не спугнуть бессчетных птиц и людей. Приходится, она даже прибегает к не вполне законным и честным уловкам и трюкам, тем самым, подавая надежду на то, что её приход несерьёзен и краткосрочен, что она лишь погостит чуток и отступит, освободив место теплу и насыщенному свету. Притворяясь невинной и миролюбивой, осень заигрывает со всеми, обрызгивая лёгким тёплым дождичком, поддувая мимолётным живительным ветерком, а затем – замирает. Погода восстанавливается, становится тихо и уютно. Природа окунается в сказочную истому, и кажется, волшебству длиться вечно. Но это жестокое заблуждение, просто осень мастерица ухищряться. Недалёкие птицы, а чаще люди, доверяются ей, попадаясь, таким образом, ей на крючок. Единственное, кого ей не удается провести – это мир флоры. Он-то уж чует её приближение, улавливает её легкий аромат, и никакие маскировки не в состоянии ослепить и ослабить бдительность растений, ввести их в заблуждение. К примеру, глядя на деревья, даже человек с не особенно изощрённым складом ума понимает, что осень переступила порог, она вошла в нашу жизнь, и чувствует себя в ней полноправной хозяйкой. И никакого шанса её избежать. Растения чахнут и пропадают.
Особенно жестоко осень поступает с деревьями. Вначале, она украшает и наряжает их пёстрыми многоцветными одёжкам. В таких красочных костюмах им бы жить да жить, радуясь солнышку и услаждая всех вокруг. Ан нет, это лишь начало конечного пути. Скоро, очень скоро всё закончится, наряд померкнет и разорвётся на клочья. Разумеется, с приходом весны жизнь возродится, осень не уничтожает деревья, а лишь усыпляет их, подобно сильнодействующему анестетику. Но это относительно деревьев в целом. Для каждого же листка, осенний шелест листопада, столь милый человеческому слуху – похоронный марш. Раз опавшие листья, уже не воцарятся на своих местах, они скроются в земле, превращаясь со временем в перегной, и листья не единственные, кого ждёт подобный конец.
А что же сулит приход желтоокой осени птицам? Им, во многом легче. Осень исключительно временное неудобство, а может, в чём-то и забава. Ведь птицы перелетают туда, где их, возможно, ожидает более радостное и обеспеченное житие-бытие. Они не зябнут и не гибнут, ну кроме, конечно, тех несчастных, кому природа уготовила постоянную среду обитания, без права перелёта. Они, как это не прискорбно, вынуждены зябнуть, коченеть и единственное, на что им дано право, это уповать на судьбу и просить для себя, насколько это возможно, милосердной зимы. Но при этом, несмотря на всё, вышеперечисленное, осень остаётся для меня самой любимой и самой долгожданной порой. И если у большинства людей, она вызывает меланхолию и уныние, у меня всё прямо противоположно.
Когда небо окутано серой пеленой, из-под которой выглядывает солнышко – это, скорее всего, означает, что наступила осень. Когда же это небо ни что иное, как душа человека – это уже не природное явление, а катастрофа. В подобной ситуации, гораздо лучше, чтобы солнышко не выглядывало вовсе, поскольку его исчезновение с каждым разом болезненнее и болезненнее. Боль эхом отзывается во всём теле и тогда, воистину понимаешь и ощущаешь, что душа человека – она везде, в каждом уголке сложного и так и до конца, не исследованного, непонятно во имя чего созданного организма. Со временем, пелена, перекрывающая к душе доступ света, сгущается, на смену серости приходит чернота, солнце начинает жечь красным огненным пламенем, и человек бьётся в страшных судорогах и в ознобе. Его душа в огне, от которого нет спасения. Языки смертоносного пламени достанут везде, от него не спрятаться, не скрыться. Не затушить его также и обильными слезами. Огонь, так или иначе, иссушит влагу. Похожие страдания разрывают человеческое сердце на сотни, нет, на тысячи крохотных атомов, а после разбрасывают их по всем углам телесного сосуда. Но даже это не самое страшное. Воспламенённый и разгоревшийся костёр рано или поздно, но потухает. И вот тут-то и начинается самое, нет, почти самое ужасное. Душа, обугленная со всех сторон и изнывающая от боли, продолжает медленно истлевать на оставшихся угольках, перескакивая с искорки на искорку, судорожно сжимаясь и разжимаясь, меняя формы и очертания, перекрашиваясь, словно хамелеон, в разные полутона и оттенки. Барахтаясь в куче золы и пепла видоизменённое нечто, прежде именуемое душой, кричит до хрипоты в пустоту и молит о пощаде. И самое жуткое во всём этом это то, что её устраивает любая помощь, вплоть до умерщвления. Единственное, что в такие минуты имеет для неё подлинную ценность и значимость, это возможность положить конец всепоглощающей невыносимой агонии. И не приведи Господь сейчас выглянуть солнышку.
Когда по почерневшему небосклону плывут дремучие и грозные тучи; когда злой ветер раскачивает раздетые до гола деревья, грозясь вырвать их с корнем, тем самым, лишив жизни; когда опавшие наземь листья, разрываются на ветру в поисках покоя, вполне вероятно, испытывая адские муки; когда изредка показывающееся солнце не успокаивает, а ослепляет и причиняет боль глазам; когда птицы и уличные жители прячутся по своим укромным уголкам, издавая при этом жалобные стоны – всё это означает, что осень уже властвует вовсю, используя все свои права. Она – царица. Императрица. Ей подвластно всё и вся. К ней всё приговорено, и приговор этот окончательный и обжалованью не подлежит.
И вот, когда эта непоколебимая бесстрашная императрица подкрадывается к человеческой душе – её не остановить. Каким бы сильным не был человек, она разрушит любой защитный блок, ворвётся внутрь и душа, вернее то, что от неё осталось, вынужденно капитулирует. И всё это будет происходить постепенно, отчего и боль острее. Новая владычица души отличается жестокостью, я бы даже сказала садизмом. Ей доставляет необычайное удовольствие наблюдать за муками, ею же причинёнными. Она гордится своими злодеяниями. Там, где побывала её кровожадная армия, остаётся тлен и смрад. Всего ужаса и не описать, такое можно почувствовать, исключительно испытав на себе. Но гораздо сложнее такое пережить.
Оказывается, ненароком пророненное незадачливым собеседником слово, способно вернуть человека в прошлое, выковыривая из глубоких недр всё самое мерзкое и жестокое. То, о чём предпочитаешь не думать и не вспоминать, вдруг вырастает перед тобой в полный рост, представая в точных очертаниях и доскональных подробностях. А ведь на дворе лето, значит, и до осени рукой подать. Негоже подходить к ней с такими вот мрачными мыслями. Она этого не любит.