В холодную камеру старой тюрьмы
Его приводили не раз
С допросов-побоев, которые мы
Не сможем представить сейчас.
Он был арестован без всякой вины,
И был без вины виноват
За то, что на первенстве шахмат страны
Мог ранг чемпиона занять.
Людишки от шахмат интриги плели,
Ловя подходящий момент,
И очень удачненький повод нашли
Под «сталинский эксперимент».
Мела по России арестов метла,
Доносы один за другим,
И в злой суете шахматиста нашла,
Зачислив его во враги.
Он помнил ту ночь и «наган» у виска,
Как замер, прощаясь с женой,
Как стареньких шахмат резная доска
Дробилась чекистской ногой.
А после – допросов и пыток металл,
Где драл свою глоть особист,
Чтоб сам на себя и других клеветал
Пред тем, как отправиться «вниз»…
Но Он претерпел ту садистскую боль,
И нескольких месяцев ряд
В единое что-то смешались собой,
Как несколько суток подряд.
А в день заседания той тройки суда
Он как бы собрался в кулак
И смог заявить, что все ложь, ерунда,
Хоть был пред зверьем этим «наг».
И вот приговор, как в кошмарнейшем сне,
И страшный вердикт «Расстрелять!»
В никем не доказанной этой вине
Как смог бы он жизнь отстоять?..
По камере кругом, в который уж раз:
Отсюда путь только во мрак…
Но легче от тех человеческих фраз,
Что дарит профессор-чудак!
Хоть тяжесть отчаянья сверлит в виске,
Ей можно поставить в ответ
Лишь то, что не даст навалиться тоске,
Пока еще в мыслях просвет.
И вспышкой блеснуло: ведь ты – шахматист,
И должен играть до конца!
Пусть партии жизненной хронометрист
Опустит «флажок» из свинца!
- Да, не повезло! – он сказал наконец,-
Изволит свеча догорать!
Последнюю партию дайте, отец,
Мне с Вами «вслепую» сыграть?..
И, в мыслях расставив фигуры, они
Играли «ферзевый гамбит»,
В котором из партий в прошедшие дни
Ни разу он не был «разбит»...
Но крик из раскрытой чекистом двери:
Ей, кто шахматист? выходи!
И фраза с улыбкой: - Что ни говори,
А нам суждено победить!
- Простите, профессор, что этот эндшпиль
Я вам доиграть не смогу!
- Ну, что Вы, коллега, ваш мастерский стиль
В себе, пока жив, сберегу!
И, крепко обнявшись, в пожатии рук,
Он с гордой шагнул головой,
Чтоб пасть, оставаясь в истории, друг,
Прекрасной, трагичной судьбой!