Отель с первого взгляда поражал своими пустыми огромными пространствами, кажущейся простотой и даже бедноватостью, за которой при втором, более внимательном взгляде, угадывались немалые деньги, которые были потрачены на его постройку. В общем, отель очень нравился и с первого, и со второго, и даже с третьего взгляда.
Завтрак проходил на открытой веранде со старыми оливами, которые непонятно как выросли в этом трехгодовалом отеле. Вообще, в отеле грамотно сочеталось новое и бережно привезенное сюда старое. То, что нужно, было новым – кровати, сантехника, белье и пляжные полотенца, лежаки на пляже. А то, что нужно, было старым или старательно состаренным: огромные картины в пол на холстах - там, в древней иконописной технике, изображались святые и библейские сюжеты (это очень добавляло местного колорита и, как ни странно, стильности этому скорее современному интерьеру), - антикварные сундуки и скамьи, которые украшали собой длинные просторные коридоры гостиницы. Взять даже эти оливы или огромные кипарисы вокруг отеля – своей зрелой старостью они как бы утверждают, что давным-давно тут растут и порождают разнообразные фантазии... Например, что раньше это была вилла, принадлежавшая богатой семье, которая жила тут давно-давно... даже 200 лет назад. Но со временем семья разорилась. Огромная вилла с парком перекупалась разными людьми, пока её не купил тот, кто переделал ее в эту раскошно-уютную гостиницу... Но разум говорит другое: три года назад здесь был берег моря, покрытый одной древностью – дюнами.
Завтрак подавался европейский: свежие французские булочки, фрукты, соки, овощи, рыбная и мясная нарезка, стандартный зажаренный бекон, скобленый омлет, блинчики, вафли… К тому же, на завтраке подавался хороший чай (хоть и в пакетиках, но, слава богу, не «Липтон», а настоящий чай в чаинках, только расфасованный в нейлоновые пакетики) и прекрасный кофе. В общем, завтрак, подтверждал статус отеля – отличный.
Я нашла себе столик как раз под одной из старых олив. Ее ажурная крона придавала какой-то необыкновенный уют и привлекательность круглому столику с идеально накрахмаленной белой скатертью. Таких столиков было несколько – обогретых приветными оливами.
На этих-то оливах и тусовались стайкою воробьи. Они то собирались все вместе, а то разлетались по одному на разные деревья.
Всегда забавно наблюдать птичью жизнь. Она чем-то похожа на человеческое общество. Есть шустрые птахи, которые стрелой летят к брошенному куску хлеба, но на последней финишной прямой почему-то мешкают и пробуксовывают на доли секунды, в то время как другой воробей, который совершенно не суетился до этого, ювелирно уводит крошку из-под носа шустряка. Есть слишком пугливые особи. Крошка летит прямо на них, но они шарахаются от нее, теряя драгоценное время, а когда понимают, что это была не опасность, а удача – уже поздно – крошка у другого. Есть и неумехи – они суетятся, бегают, но им никогда и ничего не достается, если только дающая рука не отметит индивидуально их и не примется чуть ли не в клюв кидать хлеб. Но и тогда они проявляют крайнюю растяпистость и не могут поймать даже то, что летит к ним прямо в руки, вернее в крылья. Именно таких мне почему-то жальче всего. Именно таким я и пытаюсь изо всех сил подкинуть крошки.
Когда я принесла себе ароматные французские булочки, то как-то сама собой, в небольшом отдалении от моего столика, собралась стайка воробьев. Они нетерпеливо прыгали и переговаривались, они укоризненно смотрели мне в рот своими глазками-пуговками, они всем своим видом показывали, что крайне голодны и крайне удивлены такому моему равнодушному поведению. Кто бы устоял? Конечно, им перепало кое-что от булки. Началась обычная воробьиная суета при раздаче хлебного пайка. И, конечно, выделился один недотепа, которому не доставалось ничего. Булка была на исходе, а я еще её и не попробовала. Пора подумать и о себе. Пока я ела булку, запивая её отличным кофе-латте, воробьи разлетелись кто куда, и рядом остался только один этот недотепа. Приглядевшись к нему внимательнее, можно было понять, что это вчерашний желторотик. Я бросила ему щедрую крошку от булки. Для него это была даже не крошка, а целый роскошный кусище – поел один раз и забыл о еде на целый день. Недотепа не поверил своему счастью, но потом быстро сориентировался тревожно оглянулся по сторонам – нет ли злоумышленников, покушающихся на его добро, – и, от греха подальше, потащил свой законный кусок под ближайший стол, чтобы спокойненько себе поесть.
«Действия совершенно грамотные», - удовлетворенно отметила я про себя.
Под столом воробей увлеченно и с аппетитом клевал свою добычу. Иногда он тревожно прислуживался к гомону сородичей. Но постепенно вчерашний желторотик начал скучнеть, клевал все медленнее, потом совсем перестал клевать, бросил недоеденный кусок, вылетел из-под стола и начал внимательно прислушиваться. Услышав только ему понятный знак, он вспорхнул и улетел. Улетел туда, где его сородичи бьются за другие крошки. Улетел, чтобы участвовать в этой важной для него борьбе. Отнятый кусок в сто раз вкуснее, чем свой, который упал тебе, можно сказать, с неба.
Так же зачастую и люди: нет конкуренции, дефицита, драки за кусок и им становится скучно, не ценят реальное, то, что имеют под своим носом, а бегут туда, где толпа бьется за «лакомый» кусок. Почему-то именно эта борьба и делает кусок таким сладким и желанным.
«Все-таки не далеко мы ушли от братьев наших меньших, по крайней мере, некоторые представители человечества», - подумала я, дожевывая жалкие крохи от булки.
На завтраке произошел еще один забавный случай. Буквально сразу после отлета недотепы, откуда-то из-за кустов вышел матерый котяра. Он шел вальяжно и с ленцой, немного враскачку, широко ставя лапы, как ходят некоторые люди-качки, борцы или бандиты невысокого ранга. Его уши, как у боксера, были поломаны в многочисленных боях. Одним словом, этот кот знал себе цену.
Его увидела официантка-англичанка. Всем известно трепетное отношение англичан к собакам и кошкам. Тут это отношение было продемонстрировано совершенно наглядно. Официантка подлела к коту и всячески пыталась его зазвать за собой: она пританцовывала перед ним, что-то ласково и заискивающе говорила, наклонялась и умильно заглядывала ему в морду. Кот медленно поднял на нее голову, посмотрел на офицанткины па перед ним, подумал. Видимо, он размышлял – достойна ли эта девица того, чтобы идти за ней. Видимо она все-таки внушила коту некоторое доверие, так как он все же пошел за ней, но ни на йоту не изменил скорости и вальяжности своего движения. Он перемещался явно медленнее, чем официантка. Она останавливалась, возвращалась, льстиво зазывала его за собой, а он все так же с неохотой и ленцой шел за ней. Она довела кота до входа в крытую часть ресторана и сделала знак коту, чтобы он подождал. Кот был нагл, но умен – с достоинством остановился там, где попросили. Секунд через 20 официантка вылетела с кухни с горой вкусных объедков в пиале, которые высыпала на каменные плиты около кота. Она выглядела такой победительно-счастливой, секунд пять полюбовалась на то, как кот лениво ест, и ринулась выполнять свои обязанности. Не успела она отойти, как кот с такой же небрежной вальяжностью пошел прочь от аппетитных объедков. На его морде было написано презрительное пренебрежение ко всему человеческому роду и к официантке в частности.
Официантка на миг замерла. Все ее внутренне победное свечение потухло, она словно поникла и стояла как оплеванная. Потом опомнилась и продолжила заниматься своей работой.
«Да-а-а, не всегда в наших жалости и сочувствии нуждаются», - пронеслось в моей голове.
Не спеша я допила свой кофе-латте.
«Ну что ж, булки розданы воробьям, философскими сентенциями я сыта – пора и на пляж, под солнышко», - подумала я.
Впереди нереальной синью переливалось море. Солнце чертило яркие блики на его поверхности. Лежаки призывно изогнулись и манили своими толстыми, добротными матрасами. Белые широкополые зонтики обещали сладостную тень.
«Благодать!» - подумала я и пошла по живописно изогнутой дорожке, усаженной благоуханными розами, по направлению к морю.
(Кипр, лето 2009 г.)