Чтобы найти моё детство – Боже! –
я ел апельсины с гнилью, бумажную ветошь, голубятни пустые,
и нашёл своё тельце обглоданым крысами
в сточной канаве, на дне, с черепами безумцев.
Моё детское платье матроса
не потонуло в китовым жире,
но ранило вечностью старых снимков.
Утонувший, да, давно утонувший. Спи, мой сынок, спи спокойно.
Ребёнок, поверженный в школе и на вальсе раненой розы,
изумлённый тёмным рассветом волос на бедре,
бьётся в агонии с тенью, жующей табак в его левом боку.
Я слышу плеск пересохшей реки, полной банок консервных,
где поют водосточные трубы и багровеют рубашки, залитые кровью,
реку дохлых котов, притворившихся анемонами,
чтобы луна обманулась и нежно коснулась бы их.
Здесь я один со своим утонувшим.
Здесь я один с дыханием жестянок и мхов ледяных.
Здесь я лишь вижу, что дверь мне закрыта.
Дверь мне закрыта, и мертвецов свита
из лука стреляет, другая же свита
ищет по кухням арбузные корки.
Но есть одинокий мертвец, неосмыслимо-синий –
на лестницах ищет меня, опускает руки в ручей,
пока звёзды пепел роняют на двери соборов,
а люди один на один остаются с их детскими платьями.
Чтобы найти моё детство – Боже! –
я ел лимоны иссохшие, стойла и выцветшие газеты.
Но детство моё оказалось крысой, бегущей по тёмному саду,
крысой довольной, вымокшей в пресной воде,
крысой, из тех, что кладовки берут в осаду,
с золотыми носилками в крохотных зубах.
Оригинал:
Federico Garcia Lorca.
Infancia y muerte.
Para buscar mi infancia, Dios mio!
comi naranjas podridas, papeles viejos, palomares vacios,
y encontre mi cuerpecito comido por las ratas,
en el fondo del aljibe y con las cabelleras de los locos.
Mi traje de marinero
no estaba empapado con el aceite de las ballenas,
pero tenia la eternidad vulnerable de las fotografias.
Ahogado, si, bien ahogado. Duerme, hijito mio, duerme.
Nino vencido en el colegio y en el vals de la rosa herida,
asombrado con el alba oscura del vello sobre los muslos,
agonizando con su propio hombre que masticaba tabaco en su costado
siniestro.
Oigo un rio seco lleno de latas de conserva
donde cantan las alcantarillas y arrojan las camisas llenas de sangre;
un rio de gatos podridos que fingen corolas y anemonas
para enganar a la luna y que se apoye dulcemente en ellos.
Aqui solo con mi ahogado.
Aqui solo con la brisa de musgos fr;os y tapaderas de hojalata.
Aqui solo veo que ya me han cerrado la puerta.
Me han cerrado la puerta y hay un grupo de muertos
que juega al tiro al blanco, y otro grupo de muertos
que busca por la cocina las c;scaras de melon,
y un solitario, azul, inexplicable muerto
que me busca por las escaleras, que mete las manos en el aljibe
mientras los astros llenan de ceniza las cerraduras de las catedrales
y las gentes se quedan de pronto con todos las trajes peque;os.
Para buscar mi infancia, Dios mio!,
comi limones estrujados, establos, periodicos marchitos.
Pero mi infancia era una rata que huia por un jardin oscurisimo,
una rata satisfecha mojada por el agua simple,
una rata para el asalto de los grandes almacenes
y que llevaba un anda de oro entre los dientes diminutos.