В Мортлэйке жухлая листва,
и дождик моросит.
Здесь выпь, пронзительно с болот,
Тоскливо голосит.
Здесь, чахнет хворая заря,
И, в мраке гибнет день.
Увы, ты назван так не зря,
Мортлэйк, – трухлявый пень.
Здесь гарью тянет до небес;
И смрад её таков,
Что зверь, давно покинул лес,
От западных холмов.
Но ныне, это не изъян,
Ведь замок призрак, тень.
То было, делом рук крестьян,
Валийских деревень.
Мортлэйк, развалины твои,
И изморось дождя,
О прошлом навевают сны,
Но жить в тебе нельзя.
Когда б и этот скудный кров,
Лишь частью уцелел в огне,
Ведь, года три назад,
Мортлэйк опять горел.
Горел! Как впрочем, и не раз.
Назло граниту плит,
Случилось так, как есть сейчас,
Разграблен и разбит.
Сижу во чреве у тебя,
Руина средь руин.
Бесплотный призрак, славный ярл,
Мортлэйкский господин.
В родной Отчизне, словно гость!
В каком то диком сне,
Увы, бесславно довелось,
Вновь пробудиться мне.
Уж слух не режет волчий вой,
А сон, - реальней дня.
Зловещ и зыбок облик твой,
Что вновь впустил меня.
Вокруг идёт вороний пир,
Распластана земля.
Зачем таким, Ты, сделал мир,
Что бы терзать меня?
...Ты мстишь мне?!...Или же смеясь,
Свой прилагаешь перст?
Крестьяне шепчутся косясь,
Мол, в замке бродит бес.
Из мрака памяти возник,
Из нор её глубин.
Вокруг, на милю никого.
В Мортлэйке я один,
Среди поросших мхом камней,
Молю лишь об одном,
В когтях у памяти своей,
В Мортлэйке родовом.
Так тщетно силюсь я прервать,
Пустой по кругу бег.
А вдруг, прольётся благодать,
И, завтра ляжет снег...
Рука нелёгкая отца,
В мою, влагает меч.
Клинком, и сердцем храбреца,
Ты должен уберечь,
И, как родитель наставлять,
Немногий свой народ,
Как это делал я, и дед,
И прадед твой, и вот...
...Отца давно на свете нет,
В одном бою погиб.
Я ж, принял так его совет,
Меня манил Магриб,
Увы, но видно мудрость зря,
Влилась в его уста.
Я спешно отбыл за моря,
Став Воином Креста.
...Мне не понятно и сейчас,
Кто был тогда не прав.
Но, страх огнём был выжжен в нас,
И, яростью поправ,
Жестокий и надменный нрав,
Тех жителей окрест,
Мы отвоёвывали Гроб,
И возвышали Крест.
Огнём, обрушивая кров,
Мы шли вперёд, и вот;
Нас не смущали лица вдов,
И горький плач сирот.
И, всяк доволен был собой,
И сердце ликовало.
Как часто этот снится сон,
Мне, с привкусом металла!
Но, Тот, с чьим имеем, на устах,
Был взят Эр-Шалаим.
Его считали мы Отцом,
И Господом своим.
Пусть нам сопутствовал успех,
Во имя одного,
Мы оправдали гибель всех,
Сородичей его.
Слезами мёртвых не поднять,
Доверимся судьбе.
Господь!.. Хочу тебя понять,
Приблизь меня к себе!
Мой взгляд, встревоженный,
Скользит, вдоль улиц и аркад.
Наш лагерь, кажется, разбит,
Где был масличный сад?
Моя нога могла ступать,
Где Господа, когда-то,
Земля носила и тебя,
И твоего солдата!?
Не так ли, каждому на ней,
Особый жребий дан?
Сегодня мы ведём коней,
Купаться в Иордан.
...Вот, я приблизился к Тебе,
Народов Господин,
Дай мне узреть Тебя, Мой Бог,
Что, мог лишь Ты, один.
Что б, я уверовать решил,
В твой взгляд, пронзительный как пламень:
- Кто сам ни разу не грешил,
Пусть, первый бросит в неё камень!
...В Мортлэйке жухлая листва,
И изморось дождя.
В Мортлэйке можно вспоминать,
В Мортлэйке жить нельзя.
Такой расхлябанной поры,
Не помнит этот край.
В Мортлэйке скверная зима.
Мортлэйк, – совсем не рай.
Печальны голые поля.
В словах не передать,
Какой тоски полны луга,
Что с башни мне видать.
Ах, если б, хоть на миг узреть,
Как нивы колосятся.
Ну, где же, где же моя смерть,
Я не могу дождаться.
...Порой, как Солнце из-за туч,
Задорный, детский смех,
Коснётся слуха моего...
...Когда же ляжет снег!?
Земля осклизла и черна,
Как рана с гноем вскрыта.
Ограблена, разорена,
И до весны забыта.
И где вчера паслись стада,
Граяет вороньё.
О, как жестоко ты ко мне,
Видение моё!
Седая, старая карга,
Смеётся надо мной.
Войди, войди ж в меня скорей,
Отважный мой герой.
Слюнявый, шамкающий рот,
Смрадливые уста.
Ты, не за мной ли, шёл в поход?
Теперь, постель пуста.
...От этой вящей наготы,
Не отвести лица.
Когда же белой простынёй,
Покроют мертвеца?!
Когда проклятие твоё,
О, время, упадёт?!
Когда, падёт забвенья снег?!
Когда же снег пойдёт?!
...И вот, от холода внутри,
Я цепенею вновь.
Едва, но делает толчки,
Разбавленная кровь.
И шепчут бледные уста,
Кому-то осторожно:
- Ты больше кару мне послал,
Чем вытерпеть, возможно.
Но где-то есть иная жизнь.
Там на траве, босой,
Невинным счастьем упоён,
Я бегаю с сестрой.
Уже сготовили обед,
И нас устали звать.
А ночь сгустится надомной,
Под пологом кровать,
Где я беспомощен и нег,
И мать вот-вот войдёт.
И не солгут её глаза.
И снег, . . . и снег пойдёт!