Серёга
«Все прогрессы реакционны,
Если рушится человек»
А.Вознесенский.
Пришёл Серёга и сказал:
– Ты! Эта… как её… Ну, понял, да?
Я, конечно, понял и честно признался, что денег у меня нет. Серёга огорчился:
– Блин!
Потом он попробовал подумать, и у него, наверно, получилось, потому что он заулыбался и сказал:
– А фигня! Я ща эта… Ну, так, короче… – понял?!
И он пошёл за водкой без денег.
Вернулся Серёга уже пьяный, со свежим синяком и милиционером.
Милиционер сказал:
– Здрасьсьте. – И начал отдавать мне честь, но дрогнул и упал.
Серёга, держась за меня, радостно заорал:
– А! Видал? Видал, блин? Вместе пили! Одинаково, понял? А он уже готов! А я не готов! Я как стекло, понял? – И он отцепился от меня, чтобы постучать себя в грудь кулаком, но, видимо, стукнул слишком сильно, потому что упал на милиционера.
Милиционер обиженно проснулся и внятно высказался в том смысле, что Серёга напоминает ему некую интимную часть мужского организма, на которой по странному капризу природы произрастают уши.
Успевший ещё на лету отрубиться Серёга что-то неразборчиво хрюкнул, и успокоенный милиционер снова заснул.
А я пошёл в комнату и включил телевизор, потому что начинался футбол.
Наши играли с ненашими и в конце первого тайма забили заслуженный трудовой гол. А в самом начале второго тайма из коридора появился Серёга, вышел со мной один на один, но зацепился левой ногой за правую и рухнул.
Появившийся следом милиционер стал подсуживать Серёге и назначать мне пенальти, но не нашёл одиннадцатиметровой отметки и резонно спросил:
– Выпить есть?
Выпить у меня не было. Милиционера это огорчило, и он начал надувать щёки с недвусмысленным намерением облагодетельствовать близлежащие квадратные метры недавней закуской, поэтому я быстренько затолкал его в туалет.
В это время наши в телевизоре забили второй гол, а Серёга с пола доверительно сообщил, что придёт домой на закате дня, обнимет жену и напоит коня. Затем Серёге взбрела в голову фантазия подняться, и он почти преуспел, но удивился вышедшему из туалета милиционеру и снова рухнул.
Милиционер же заметил зеркало и сосредоточенно стал в него смотреть. Увиденное его явно озлобило, потому что он презрительно сплюнул себе на подбородок и произнёс фразу, смысл которой сводился к обещанию подвергнуть абсолютно всех противоестественному половому акту.
Серёга с пола закричал, что будет участвовать.
Со второй попытки он поднялся и, поочерёдно фокусируя на мне то один, то другой глаз, вопросил:
– Эта… ну, как её, в общем… А?
Но ни выпить, ни денег у меня по-прежнему не было, и расстроенный Серёга в обнимку с расстроенным милиционером стали уходить.
Ушли они быстро, всего минут за десять, и я успел досмотреть окончание матча. Наши выиграли, и это было хорошо. А ещё хорошо было то, что завтра воскресенье, и снова не надо идти на работу, и спать я сегодня лягу поздно, поздно, потому что сейчас подойду к шкафу, и открою его, и достану что-нибудь любимое… ну, вот это хотя бы… и, сидя за исцарапанным шатким столом, подперев голову кулаками, буду читать, буду впитывать эти удивительные сочетания слов…
«…Звонкий голос раздался. Он вгляделся. Голос был звонкий, прерывчатый, гибкий, словно какую-то птицу занесло сюда ветром. Он стал шарить, беспокойно ища лорнет. Не было лорнета. И этот голос вдруг сказал ему, и никому другому:
– Воспоминания в Царском Селе.
Он вдруг задрожал, повторяя отвислыми, грубыми, солдатскими губами, без звука, без голоса, эти слова. Он всматривался в школяра, и школяр, казалось ему, смотрел на него. …Он слушал воспоминания этого птенца, которому ещё нечего было вспоминать, но который вспомнил всё за него в этом саду…»*
Эту книгу подарил мне Серёга – уже давно, когда мы только познакомились. Тогда в стране начинали бушевать «перестройка» и «новое мЫшление»… а Серёгу звали Сергеем Николаевичем, он почти не пил и преподавал в университете русскую литературу.
------------------------------------------------
*Юрий Тынянов. «Пушкин».