Каждый день заканчивался пыткой. Каждую ночь кого-нибудь ловили и тащили в Тайницкую башню. Казнь как такова не интересовала его совершенно. Процесс отнимания жизни казался ему простым, не требующим большого разнообразия и сообразительности.
Совсем другое дело пытки: огонь, железо, мокрые верёвки, крюки для подвешивания за рёбра. Когда страх в глазах, боль в теле и мольба в криках. Когда признание из уст изменников звучит как песня. Такой преступник заслуживает особого уважения для погребения, если конечно так можно назвать процедуру с телом, на котором не оставалось живого места, выбрасываемого в глубокую яму. Господь с ними, успокаивал себя палач, монахи отмолят их души.
Пытки заставляли думать, шевелить мозгами. Стоны и плачь заставляли теряться в догадках, причитания и клятвы угадывать недосказанное, секретное, самое необходимое.
Он много мог узнать, многое угадывал с первого вопля пытаемого, а иногда не надо было и пытки. Подозреваемый в государственной измене, или воровстве, под тяжёлым взглядом его сам, без понуждения во всём признавался и выдавал всех своих сообщников. Были и такие, что со страха наговаривали сами на себя всякие небылицы. Таких он, государев слуга, приказывал окатить холодной водой, отхлестать плетью и выгнать вон, называя их бездельниками.
Но были и такие, которые не боялись никаких пыток, никаких страданий. Умирали с проклятиями и улыбками на устах. С издевательским взглядом и ненавистью в глазах. В такие глаза, он боялся смотреть. Эти взгляды мешали ему спать и есть. Вот таких упорных пытать надо пострашнее и казнить необычной казнью, чтоб другие задумались.
Измена, кругом измена. Все воруют и покрывают друг друга. Лихоимство распространяется и увеличивается повсюду. Повинуясь жажде обогащения, воры позабыли про царя и бога. Но ведь и разбогатев, они всё воруют и воруют, словно бы по бедности… и не видят, что окружены богатством и избытком. Словно ослепли. Неужто на Руси не искоренить это зло ни через сто, ни через двести лет? Неужели эта чума не излечима? Ведь это хуже любого врага. Того из далека видать, а этот же у себя дома порчу наводит, своих же грабит и убивает. В глазах раболепие и поклонение, а в душе яд смертельный. Как по таким бить как по врагу, точно, без промаха и вреда для честных и праведных. Но как бы и за кого они не прятались, не будет таким пощады, прости Господи.
Уж сколько рук за воровство было порублено, сколько головушек упало в корзины, но ничего не меняется.
В Москве опять шепчутся по зауглам о слабости царя. Получена весть о страшном поражении московского войска под Оршей. Много пало воевод в той битве. Много славных русских князей сложило голову. В добычу врагам достались богатые обозы, пушки и другое оружие. Польская шляхта торжествует. На весь мир трубят, похваляются о своей победе над московским войском и царём. На базарах, в кабаках, возле храмов и в других людных местах - разговоры, ропот, уныние. Взметнулись слухи об измене, предательстве и перебежчиках. И бегут де не простые холопы, а князья, воеводы… бояре. Лучший воевода, Курбский - изменил, бежал к польскому королю. Ночью, оставил крепость и с десятком своих людей растворился в лесах. Если знаменитые военачальники бросают своё войско, изменяют присяге, бегут в чужие земли, к другим королям – это не спроста, это знак. Позор. Значит, жди новых измен. Новых пыток. Новых казней.
А тот, кто поносит государство и родную землю, не убивая и не воруя, больше всех почитает себя правым и гордится этим… не изменник? Разве нет в том греха, в военное то время?
Ночью у кремля были зарезаны трое караульных стрельцов. Стража, услышав шум, погналась за неизвестными, но у тех были приготовлены лошади недалече, на которых они и скрылись.
Злодеи не унимаются. Митрополит и духовенство, и те заступаются за недостойных слуг царевых, покрывая тем самым буйное своевольство.
Доколе царь терпеть будет измены, беззаконие и неправду, которое творят и несут бояре. Ведь известно ему о всех мятежах, казнокрадстве, присвоение земли государевой и богатства природного. Вотчинники и монастыри всё норовят Москву голодом морить – хлеба не везут в Москву на торг, землю обрабатывают, чтобы только им самим и их людям сытыми быть, а до прочих им дела нет. Боясь опалы, вотчины свои они жертвуют монастырям, чтоб царю не давать. Когда же государь соберётся с силами и изволит справедливо, разобраться во всём этом и накажет виновных? Ох, тяжела доля правителя… тяжела и неблагодарна.
Царь многих прощает, от многих ждёт ещё измены, а наверстывать упущенное придётся ему и его людям. Ведь знает, что бояре хотели извести его, царицу и детей… но ждёт… чего ждёт? Видать на всё это свои думки у государя, на то он и царь, и не нам понять его мысли и планы. Царь лишает жизни; он же и о душах убиенных молится сам и монастырям приказывает, чтобы простил господь им их измену, их великие преступления против отчизны и царя.
Правда есть и у царя верные слуги, и немало их. Но только старое ещё сильно и крепко…
Шёл государев палач домой и который раз думал: «Вот бы государь послал меня на поле брани, где нет темниц, дыбы, плетей и цепей - и там буду биться я с врагами до той поры, пока голову не сложу! Воинское дело более по душе мне, чем заковывать людей в железо в подземельях. Сколько я народа замучил, того и сам сосчитать не в силах и сколько людей проклинают и просят господа бога покарать меня лютою смертью, уж и неведомо. Но одни только ангелы достойны беспечальной жизни и святые праведники в царстве небесном. Если сам господь казнён, то и я с другими страдальцами, буду стоять у трона всевышнего и отвечать за свои поступки. И мне не стыдно за свои дела. Он воздаст каждому по делам, и добрым и злым. Служить царю – значит служить богу, но быть близ царя - значит быть и возле смерти тоже. Эх, послал бы меня царь всё-таки на войну… »