Через два с половиной рассвета, у кромки лета,
Под утро, что пахнет дождем и лимонным чаем,
Ты сядешь в речной трамвай у того причала,
Где кошка ловила снег, и в висках стучало
Ритмом прощанья, шекспировского сонета.
Под нарастающий гул тревоги уносишь ноги.
Твой Китеж давно погрузился в седые воды,
Тузами козырными блещут чужие колоды,
Серость под крышкой ксерокса множит лоты,
Ослепла ночь, и не верят друг в друга боги.
Задыхаясь, глотаешь обманку из темной склянки.
Ветер ерошит пряди, играя с тенью.
На прицеле у мироздания быть мишенью,
Страдая бредом, стихами, фигней и мигренью?..
Лучше уж сгинуть, чтоб не нашли останки.
Хроника-память из бликов, камней и ликов
Вставлена в рамку цвета каймы горизонта.
Кто нас заводит на два или три оборота?
Рыцарь на белом коне полинял в обормота,
А ключик утерян вместе с мемори-стиком.
Сомнения корчат, что чувства устойчивы к порче.
Ты кистью расслабленных рук посылаешь прощанья,
Воздушные чмоки и вечной любви обещанье,
Скрывая зевоту, изжогу и насморк. Смешишь мирозданье
покрышками битой тачки и «Аввой Отче».
А мысли, как тролли, пыльной проедены молью…
Мешаешь коньяк с микстурой, строчишь поэмы,
Отличишь Пастера от Пастернака, читаешь Лема,
(В мечтах ты почти Бельмондо, не считая тремор.)
Грим разводишь со спиртом, словечки – с солью.
А циники нынче в фаворе. Memento mori!
Пока вращаются облачных сфер шестеренки,
Ты затащил бы в койку вон ту девчонку,
Зацеловал и заплел ей в лиловый веночек тонко
случайную нить всемирных невечных историй.
Через два с половиной рассвета, у кромки летней
Твой забытый пин-код легко восстановят дети,
Еловые лапы развяжут паучьи сети,
А божья коровка откроет глаз тебе. Третий.
И станет твоим двадцать пятым кадром.
Последним.