Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
И.Бродский
Стояла стылая погода.
Подтаял старый рыхлый снег,
И дождь хлестал. В дверях у входа
Стоял продрогший человек,
Прикрытый мокрым одеялом…
Он тоненьким перстом усталым
Упорно тыкал в “домофон”,
Надеясь, что тревожный стон
Разбередит чужое сердце,
Пренебрегающее сном
В домашнем сумраке пустом —
Будь там Маркиз, Барон иль Герцог,
И дверь откроют, и приют
На ночь раскроет свой уют.
Прошло тому минут пятнадцать,
И пальчик тот окоченел,
И, словно призрак девальваций
Добра, стал лик белей, чем мел.
Надежды трепетно мерцали,
И вид совсем провинциален
И жалок был, и в сотый раз
Шифр набирался, снова гас…
Но сплав отчаянья и воли
Добился отклика в ночи,
И электронные ключи
Засов открыли — видно боли
Не вынес чей-то добрый нрав —
Ведь дверь открыл обычный Граф…
Граф жил в большой квартире с мамой…
Ну, что сказать? Графиня мать
Являлась женщиной упрямой
И самовластной, но назвать
Её, пожалуй, самодуркой
При том, что сын слегка затуркан,
Не повернётся злой язык,
Хоть пазлы слов ложатся встык.
Не то, чтобы корысти ради,
Но около двухсот невест,
Не выдержавших жесткий тест,
Ей всё же удалось отвадить
От притязаний на венец:
Зане, она тут — тонкий спец.
Пытался, было, сын перечить,
Но жёсткий с матерью разбор:
В её глазах он был как кречет,
А те как курицы — напор,
Которым дополнялась живо
Эффектом пенистого пива
Нехватка высказанных слов,
Рубил клубок тугих узлов.
В мечтах вперял Граф очи в небо,
И по движению светил
В душе порядок наводил
До новой колесницы Феба,
И по ночам впадал в азарт
При изученье звёздных карт.
Тогда романтики и сплина,
И меланхолии туман
Сгущался в сети паутины,
Напоминающей капкан.
А по утрам щемило сердце.
И после душа полотенцем
Граф от досады тёр виски
Для устранения тоски.
Короче, нежная опека
И тёплый матери контроль
Рождали головную боль,
Отягощая человека,
И неожиданный звонок
Попал в затакт весёлых ног.
Его растрогал нежный голос
И очень грамотная речь:
Граф был на вид немного холост
И честь свою желал сберечь…
Но материнская забота
Ему поднадоела что-то,
И он решился на порыв,
Для незнакомки дверь открыв.
И триста тридцать три секунды,
Покуда лифт поднялся аж
К нему на сто второй этаж
С поверхности земного грунта,
Мечтал, чтоб не проснулась та,
У коей властные уста…
Но, спохватившись, юркнул к двери,
Чтоб исключить ненужный шум,
И почему-то так поверил,
Что может повредиться ум,
Когда, как обликом и нравом
Хозяйка голоса по праву
Сумеет искренно владеть? —
Тогда уж точно — лучше смерть!
Он понял: прежние невесты
При всех достоинствах, увы,
От Лондона и до Москвы
С её красою несовместны…
А что, когда лицо и стан
У этой — те, что зрел Тристан?
В дверном проёме мокрой губкой
Стекала юная газель.
Она казалась очень хрупкой,
Но и смешной Mademoiselle.
Чуть отлегло: потоки туши
И раскрасневшиеся уши,
Да пара грязных башмаков
Вернули юношу от снов.
— Привет! Меня зовут Принцессой! —
В прихожей был потушен свет,
И очень тонкий силуэт
Заплыл таинственной завесой:
Вот-вот расплачется навзрыд,
И мокрым пледом стан покрыт…
— Я за незваное вторженье
И за такой нелепый вид
Прошу у Вас, Monsignor, прощенья —
Пусть Вас Господь благословит:
Я вижу, Вы — великодушны!
Но в лифте, право, очень душно,
И что-то дурно стало мне,
Хоть я замёрзла: по спине
Бегут мурашки! Мне так плохо,
Что уверяю, в этот раз
Не просто так тревожу Вас —
Я, правда, не привыкла охать… —
Граф улыбнулся, принял плед
И тапки дал взамен штиблет…
Порыв восторга дал осечку…
Но строй изысканных манер
Позволил при зажжённой свечке
Явить галантности пример.
Без лишних каверзных вопросов
Велел Граф расплести ей косу,
Затем принять горячий душ,
Смыть макияж, а также тушь.
Шампунь и гель, халат махровый,
Чтоб помогал хранить тепло,
Ей выдал. На сердце скребло.
Но, встретив взгляд её суровый,
Ретировался, благо бед
Знать не хотел он в двадцать лет…
Сам в чёрном фраке, отутюжен,
Причёсан, в новых башмаках,
Он думал, как сварганить ужин
На две персоны впопыхах.
И, раскрывая холодильник,
Взглянул в полглаза на будильник
И понял: только первый час! —
Извлёк нарезочку колбас,
Головку сыра, свежий студень,
Разнообразных овощей
И фруктов, вяленых лещей,
Ну и, на всякий случай пудинг,
Бутыль Шампанского и Ром, —
А думал — покати шаром!
Стол был мгновенно сервирован,
И охлаждённое “Клико”
В ведре со льдом весёлым гномом
Звало отужинать легко.
Согревшись жаркими струями,
Девица вышла в одеянье,
Напоминавшем снежный ком,
Слетевший с горки кувырком.
Граф улыбнулся виновато:
Видать, плохой он костюмер,
Хоть и знаток небесных сфер —
Не рассчитал размер халата…
Но, право, эдакий пингвин
Не против был заморских вин.
Граф снисходительно окинул
В махровых тапочках халат,
В котором разглядеть ни спину,
Ни талию, бьюсь об заклад,
Не смог бы сам Буонарроти
И, более того, напротив
Кубист иль абстракционист
На этой форме сняли б вист.
Но взгляд глубокого эстета,
Которым Граф по праву слыл,
Немного подморозил пыл
В звездах витавшего поэта,
А слякоть, тучи и мороз —
Препона к созерцанью звёзд…
Немножечко разочарован,
Мол, всё так чётко рассчитал,
И ночью под домашним кровом
Готов был встретить идеал…
Но вмиг решил: приятный вечер
Не сильно будет изувечен,
А скоротать в беседе ночь
Граф с незнакомкой был не прочь.
По крайней мере — не дурнушка —
На вид забавна и легка,
Хоть и коса не велика,
Но славно сладится пирушка,
И можно будет до утра
Забыть ленивый зов одра.
Не выдав грусти ни на йоту,
Граф гостью усадил за стол
И от сусальной позолоты
Освободил стеклянный ствол.
С лихой гусарскою сноровкой
Сорвал тугой зажим он с пробки,
Но… не успел перехватить
Той пробки доблестную прыть:
Раздался выстрел, звон посуды,
В которую попал снаряд, —
На пол летело всё подряд —
Да так, что стало очень худо…
И нужно было понимать —
От грохота проснулась мать…
Предполагая худший выход
Из всех возможных, наш гусар
Обмяк, глаза слегка навыкат,
Застыли. Кухонный базар
Предстал плачевною картиной,
А сам гусар — большим кретином,
Который выдал напоказ
Набор мальчишеских проказ.
Ещё раз бросив взгляд на гостью,
Он убедился, что смешней
Не приводил домой людей —
У мамы эта — встанет костью…
И прокрутил в башке раз пять
Скандал, который не унять…
Пока Графиня в пеньюаре
Спросонок напрягая ум,
Не вышла в кухню к нашей паре,
На страшный грохот, треск и шум
В предчувствии неясной смуты,
Прошло не более минуты…
Немая сцена — “Ревизор” —
Вполне опишет этот вздор:
Испуг прокрался не на шутку,
И гробовая тишина
Плыла, тоской окружена…
А эфемерная минутка,
Казалась тягостной и злой
Как в бочке мёда дёгтя слой.
Окинув взором “поле боя”,
Графиня быстро, что к чему,
Смекнула. Вывести из строя
Ещё, пожалуй, никому
Не удавалось даму эту,
Которая по силуэту,
Смогла понять, что не проста
С небес слетевшая звезда,
И всё мгновенно оценила:
Так, не смотря на “маск-халат”,
Приметила пытливый взгляд
И голубую кровь, и силу
Характера, и то, что кисть
Ласкать способна, словно мысть*.
Породу выдавали брови:
Их неправдоподобный лук,
Подогнанный друг к другу вровень,
То восхищенье, то испуг
(Смотря какое настроенье
Самой хозяйки) за мгновенье
В любом мужчине вызвать мог,
Все мысли погружая в смог…
Взгляд ухватил рельеф ключицы:
В игре теней под вздох свечей
Струилась в виде двух лучей
Грудино-сосцевидной мышцы
Фактура шеи — видит Бог,
Вкус у Графини был неплох!
Хватило ей двух-трёх деталей,
Чтоб смог осмыслить острый ум,
Насколько тонкий стан притален,
Сколь, словно птицы Гамаюн,
Сладки уста и мудры речи,
И до чего прекрасны плечи,
Узрела локон золотой
И взор бесхитростно-простой,
И ряд зубов белее снега…
Её слегка заела злость,
Что сын не понял, что за гость
Решился попросить ночлега,
Но неожиданно притом
Взяла отменно добрый тон:
— Где Вас вытачивали, Lady?
Какой такой Пигмалион
Из всех сокровищ и наследий
Овеществил свой вещий сон?
Каким-таким порывом ветра
Ночное царство, как Деметра,
Вы осветили, что мой сын
Совсем как вкопанный застыл?
Я, честно говоря, боялась,
Что разглядеть такой бутон
Уже не в состоянье он,
Но счастлива, что ошибалась… —
И отодвинула мыском
Осколки вазочки с песком…
Графиня подошла поближе
И прервала свой монолог,
Но, чтоб не уронить престижа,
Присела… “Видно, я оглох?” —
Подумал Граф. Его задело,
Что, в общем-то, не в даме дело,
А в том, что мама в темноте
Узрела прелести не те…
Или, ещё сказать точнее,
Решила проучить сынка
Издёвкой тонкой свысока,
Чтоб показать, кто здесь главнее…
Но он забыл, что ожидал
В большом смущении скандал…
В неловкость длинной проволочки,
Сгустившей в кухне полумрак,
Всегда тайком и неурочно
Просунет хвост лукавый враг:
У Графа — нервы на пределе,
Коль мама поднялась с постели,
И запах воблы нос дерёт,
И мысли — задом наперёд…
Почуяв кожей напряжённость,
Повисшую в ночной тиши,
Принцесса съёжилась. Лещи
Подчёркивали всю никчёмность
Её прихода в этот дом,
В котором мама — мажордом.
— Так окружить гостей заботой
Способен истый Gentleman,
Который даже ни на йоту
Гарантий не спросил в обмен,
Впустив меня в свои пенаты! —
Вошла Принцесса виновато
В ночной семейный разговор.
Её красноречивый взор
Был преисполнен уваженья, —
Вы полагаете, Madame,
Что сына Вам в обиду дам?
К чему с таким пренебреженьем
Вы рассуждаете, что он
Воспитан в духе mauves ton?
Вы — зря, Графиня… Сын Ваш — чуткий
И очень добрый человек…
Мне и представить, право, жутко:
Не предоставь он мне ночлег… —
Из крупных глаз большие слёзы,
Как две хрустальные занозы,
От сердца продолжая путь,
Готовы были с век вспорхнуть,
Но задержались на мгновенье, —
А то, что здесь такой разгром,
То (это чувствую нутром)
Вмешалось, видно, провиденье:
Иначе вряд ли бы сейчас,
Имела счастье видеть Вас…
Но Вы меня перехвалили…
Быть может, я и недурна:
Аванс, надеюсь это, или
Чтоб помнила души струна,
Как наши впечатленья зыбки… —
Под шарм приветливой улыбки
Иной способен парой слов
Снять наваждение бесов,
Сгустивших ссору на мгновенье,
Но этой репликой конфуз
Под скрип и стон семейных уз
Вмиг перелился в примиренье,
И экспрессивный, яркий спич
Позволил мировой достичь.
Графиня улыбнулась мило.
Ей импонировало то,
Что гостью явно не смутило
Явленье матери. Зато,
Остерегавшийся насмешки
Такой изысканной поддержки
Не ожидал смущённый Граф
И, осознав, что он неправ
В оценке тонкости и такта
Своей заступницы, решил,
Что надо поумерить пыл
И следует поверить факту:
Умеет маменька — не врёт —
Читать игру на ход вперёд!
— Не буду Вас держать в сомненьях:
Я не поладила с отцом.
Он был неправ, но для смиренья
Не надо спорить… Я лицом
Зачем-то скорчила гримасу,
Назвав папулю Фантомасом.
Он разозлился и на дверь
Мне указал. И вот теперь
Я перед Вами. Принц во гневе
Бывает резок, кровь бурлит,
Фигура — грозный монолит,
Аж звёздам боязно на небе, —
Принцесса улыбнулась так,
Что мог бы растеряться враг.
— Но, я надеюсь, папа вскоре
На милость поменяет гнев,
И моё луковое горе
Оценит, резко подобрев.
Но, знаете, я так устала,
И есть мне хочется немало.
Коль Вы не против, то слегка
Я б заморила червяка.
Прошу простить мою поспешность,
Но ночь уже, а завтра день,
И Вам вставать… А набекрень
И так всё свёрнуто… — безгрешность
Её обыденных речей
Согрела теплотой свечей…
Опустим, впрочем, чаепитье,
Сказав о том, что чистоту
Движеньем лёгким швабры-кисти
Принцесса навела par tout
В один момент, собрав осколки.
Затем протёрла грязь на полке
От брызг шампанского и след
От двух растаявших конфет
И положила три салфетки
Вблизи приборов. Даже Ром
Пришёлся кстати — он добром
Усилил чая привкус терпкий…
Оставив гостью, сын и мать
Пошли готовить ей кровать…
Слегка смущён, не очень пылок,
Коль до ответа не дорос,
Немного почесав затылок,
Граф задал матери вопрос
(Нельзя в мешке упрятать шила):
— С чего ты, маменька, решила,
Что гостья наша хороша?
Я поначалу и гроша
Не дал бы сам за эту клушу.
По-моему, дворовый пёс
Не столь смешной имеет нос
А, Боже… видела б ты уши!..
Да мало ли кого принёс
Домой к нам дождик и мороз?
— Мне, женщине, порой, хватает
На четверть взгляда уловить
Главы наклон, лодыжки края
Или зубов жемчужных нить.
Ты ж разглядеть не смог столь дивной,
Прекрасной шеи лебединой…
Для вас, мужчин, потерян прок,
Пока не видно стройных ног…
Ну, чем вы думаете только,
И как устроены глаза,
Когда любая егоза,
Всего лишь защебечет бойко,
Так вы, забывши обо всём,
Готовы в омут карасём?!
А эта, знамо дело — дива:
И не болтлива, и стройна,
Хрупка, изящна и красива,
И дышит мерно, как волна!
Окинув деву взглядом, сходу
Определила я породу,
Заметив, что стопа легка,
Миниатюрна и хрупка,
И поняла, что развлеченье,
Явилось истинным зерном
Того, что ты открыл ей дом,
И даже не придал значенья
Тому, что сказка в наши дни
Бывает глубже западни…
Но, коль тревога гложет душу,
Чтоб снять сомнения в момент,
Готова я тебя послушать
И провести эксперимент…
Принцесса — верю, безусловно —
Всё тонко чувствовать способна!
Ну, как тебе сказать ясней?
Судьбу прабабушки моей
В каком-то Датском королевстве
Тому назад две сотни лет,
Сквозь семь перин оставив след:
Быть ей или не быть невестой —
Горошина решила в ночь!
И я хочу тебе помочь… —
И, расстегнув замочек дужки
На тонкой золотой петле,
Графиня извлекла из ушка
Серьгу с жемчужиной в седле.
Гороха не водилось в доме,
И мозг Графини на истоме
Придумал ловкий поворот,
Чтоб больше не было забот:
И, приподняв постели остов
Она просунула рукой
И.о. горошины простой
На планку сделанной по ГОСТу
Решётки из тугих осин —
Зане нет лучше древесин!
— Принцессой, говоришь, вещала,
Её зовут? — спросила мать, —
И пусть: лиха беда начало!
Но надо будет разузнать,
Чтобы потом, сынок, не охать,
Не скрыто ли от нас подвоха,
И верно ль дело говорит
Сей Богом посланный пиит,
Иль ненароком обернётся
Она бесчувственным бревном?
Перин нет в доме… Я — о том,
Что нашей барышне придётся
Всё ж испытать на этот раз
Ортопедический матрас… —
Шёл третий час. Опочивальни
Позвали каждого в постель,
И сон надеждою хрустальной
Манил хозяев и гостей.
Однако же хозяйка дома,
Читая лёжа Хризостома,
К шести утра свой будуар,
Вновь облачившись в пеньюар,
Покинула. Ей не терпелось
Скорее убедиться в том,
Что сей гостеприимный дом
У юной Lady вызвал гневность.
Не тут-то было: тишина
Плыла в рассвет погружена.
И с каждым часом до полудня
Недоумение и гнев,
Как тесто на дрожжах, подспудно
Росли в душе Графини, съев
Почти и выдержку, и ясность
Её ума:
— Такой прекрасной
Мне показалась эта тварь!
Добро, что сделала как встарь
И ей устроила проверку!..
Сынок, прости!
— Увы, Maman,
Нас одолел самообман…
Мы подошли с высокой меркой…
Но как могло сказать adieux
И подвести тебя чутьё?
Ты ж никогда не ошибалась…
Быть может, есть какой-то шанс?.. —
— Не надо, Граф! — разбудишь жалость,
И мною выданный аванс
Найти захочет оправданье.
Да не могла при всём старанье,
Коль голубых она кровей,
Столь долго спать в постели сей!
Ей просто б стало плохо с сердцем!
А тут так дрыхнуть!.. Нет, никак!
Я больше не хочу впросак! —
В тот самый миг открылась дверца:
Из спальни — как же хороша! —
Взошла Принцесса не спеша.
— Мне стыдно Вам сказать, Графиня,
Но я полночи не спала —
Как будто Птица-Берегиня
Сняла охрану со ствола
Большого родового древа,
А вся постель — источник гнева,
И я ворочалась юлой,
Не находя нигде покой,
Но на рассвете под матрасом
Рукой нашарила серьгу…
Решила: чудо сберегу,
А то, ведь, — никакого спасу,
Раз вот, такой вот пустячок
Упёрся точно мне в бочок!
Потом заснула крепко-крепко…
Который час? Я проспала…
Уже двенадцать? Как нелепо!..
Простите… Так серьга мала… —
И у девицы на ладошке
Златое сёдлышко с горошком,
Которое мешало спать
И будоражило кровать
Сверкнуло хитрым-хитрым блеском.
Слегка смущённый, скромный взор
Принцессы, как немой укор
Всем дал понять: она — невеста
Таких чувствительных кровей,
Каких немного средь царей…
Но есть, пожалуй, ряд вопросов…
А кто решил, что этот граф
Столь нерешительно-несносный
Принцессе нужен? Разобрав
По косточкам его манеры
И явный недостаток веры
И в человека, и в себя
Мы можем, время не губя,
Понять, что женское начало
Своим влиянием как тать
Так, что не мог он устоять,
Его как будто укачало…
Ужель с онегинских времён
Мужчин у нас опутал сон?
Как мы безудержно-поспешны
В своих оценках? Как бедны
В своих поползновеньях грешных
Всмотреться в суть лица? Смешны
И наши робкие попытки,
Нам приносящие убытки,
Когда воздушных замков свод
Возводим, словно огород:
Так, все нюансы различаем,
Но главного не видим там,
Где “эго” свой возводит храм,
Души чужой не замечая…
Ну, где сердечное тепло,
Которое с ума б свело?
24.03 — 03.07.10
______________________
* Судя по всему, в оригинале "Слова о Полку Игореве" стояло именно "Мыстию по древу". Если не ошибаюсь, то мысль по древне-русски — белка, а мысть — соболь или куница. Именно двое последних обтекают древесные ветви куда более изящно, нежели белка — в большей степени прыгающая с ветки на ветку. Однако Интернет-словари перевели мне слово мысть тоже как белку. В данном случае это не принципиально, ибо хвостики этих пушистых зверьков очень ласковы.