Ужи на моей голове превращались в кудри,
почти покоряясь, таились под гладкой лентой.
Зеркальная женщина в лунной невинной пудре,
в хитоне из тюля, казалась гречанкой Летой.
И шрамы на стопах = поцелуи всхода
ростков винограда, казненные жаром солнца,
я трогала как отметки хмельного Бога -
оставивший след, непременно к нему вернется.
Зеркальная женщина падала на колени,
гордыню льняным покрывалом сорвав с кровати.
О, как я устала считать до тебя ступени,
и бить зеркала, осмелевшие крикнуть "хватит".