кровоподтёки проступали на теле человека,
словно кто украсил его цветастым платьем в розах.
глянцевый фонарь единственного глаза
вглядывался в происходящее и не понимал –
видимо, понимание, как обычно,
развесит ценники на товары трёхмерности чуть позже,
когда наблюдаемые фракталы
спрячутся за горизонтами названий
или разлягутся рядом – по профилю бордюра
картинной картинности пикассо.
курился дым луны
причудливой латиноамериканской леди.
кричали тревожные чайки.
если пробовать «ни к чему не прислушиваться»,
то асфиксия чувств сжимала горло ещё сильнее
ошейниками умиления и счастья.
руки невольно хватались за кухонные ножи,
спрятанные в теневых копиях сфинксов.
досужие прохожие замечали: молокосос.
человек невольно улыбался,
вспоминая о холодном холодильнике из молока,
а, потом – забывался.
бог хохотал, как инь и янь,
давясь собственным совершенством
и размышлял о том: как хорошо слыть создателем.
перелистывал записную книжку сомнительного содержания.
примыкающие к портам смерти юристы,
не упускали возможности взвесить все «за» и «против»,
и, как обычно, опять не решались.
не решалось. они никогда не станут
такими, как этот человек с отрезанными ушами,
выколотыми глазами и без нагрудного значка шерифа.
улыбка неизвестно откуда взявшейся луны
зажгла на небе оранжевые уголки поцелуев.