Скромен облик деревьев, и мысли их просты.
Целомудренны позы и скупы движенья.
И растут они тихо, в непрерывности роста
Не жалея о кратких неделях цветенья.
Если утра их – весны, а ночи их – зимы,
И отход их ко сну младенчески легок –
Отчего так тревожат, почти нестерпимо,
Мановенья под ветром их вымокших веток?
Точно демон вселился в невинную душу:
Дыбом встала листва на загривках горбатых.
И кидаются прочь, прижимая уши,
И стихают, и жмутся – побитой собакой, –
И вьюном, да на месте, так жалки и грозны,
Что сжимается сердце – да вас ли любила
Я сквозь частые осени, зимы и весны,
Неизменные липы, березы, дубы и…
И погибшую иву.
Высокий обломок.
Рост, оборванный бурей,
Отброшенный вспять – рост.
Мне не видно стволов и корней, мне неловок,
В новизну этот жест, эта рабская ярость.
Скромен облик деревьев и будничны, тленны
Самодельные их одеяния. Часто,
Перед сном раздеваясь, я слышу, как клены
Целомудренно шепчут: "О, как вы несчастны!"
> > >
Белая ночь у листвы покупает цвет.
Запоздалая ласточка прошмыгнула и скрылась.
Некого благодарить за закат, торопить рассвет
Не для чего. Белая ночь воцарилась
Словно нАвек; королеве шахматной подобно,
Мужеска пола она, одно слово - ферзь.
Словно жертву, многоопытный словно,
Но юный еще гроссмейстер, я меняю ее - здесь
Задумаюсь, пусть ликует
Мой еще более юный противник, время застыло...
...меняю эту вечность, серую зелень, блеклую силу
на...
тишина...
навалилась такая, что мерзнут руки...
Эту лишнюю власть, эту близость смерти
на...
и ветер стих, а вот только что
несся за ласточкой...
На черную масть,
Что противу правил, но как огорчен соперник!
Конь - резной - встал,
Темный конь, вестник разлуки,
Которая (тот, испуганный, сдался)
Живее встречи -
и, сметя фигуры с доски,
Я возвращаю зелени сок, небу - спелость алости
Осеннего вечера. Жду. Первой звезды. Тоски.
> > >
Утро. Все синицы большого города
В маленьких кузницах дружно, споро
Куют - кольцо за кольцом - мне кольчугу.
И носить ее - не сносить,
И позванивать по утрам, играючи,
Ввечеру слагать с плеч, устав от трудов ратных.
Утро. Весна. Молот бьет по горячему,
По остывающим медленно звеньям
Бывшей недавно прекрасной и вечной
Цепи золоченой.
П р о г у л к а
Бывает, к сердцу что-то
Прильет, или прильнет -
За встречным поворотом
Вдруг прошлое мелькнет.
То садом, где так редко
Гулялось по весне,
Некрашенной скамейкой
И сумкой на ремне.
То отраженной аркой
Короткого моста,
Собакой дивно-яркой
С девчушкой у хвоста,
Помпоном, капюшоном,
Перчаткой на земле,
Трамваем двухвагонным,
Заплаткой на дупле...
Но прошлое далеко,
И так его не жаль,
Прогулки одинокой
Так ласкова печаль,
Что шагу не убавить,
И вздох не отпустить,
И некому за память
Меня благодарить.
> > >
За спиной стеной листва
Темно-серая, ночная.
Лампа яркая права:
Я судьбы своей не знаю.
Этот бледный карандаш,
Эта книга на коленях
Зыбко-страшно, как мираж,
Исчезают в отдаленье.
А людские голоса
В неживом переполохе,
Заслоняя небеса,
Мечут дымные сполохи.
Я любила их игру,
Их приветы и согласья.
Пожилось мне на миру
В меру скромного несчастья.
Нынче - все. Мертвеет свет
В серо-мраморном узоре.
Дивно-черен переплет
Над судьбой, открытой вскоре.
> > >
Лишенные любви не признаются в этом.
Я наблюдаю ласточек полет.
А небо перламутрового цвета,
Как задник сцены бедного балета,
Дрожит под грузом облачных высот.
С усилием крылатых флейт движеньe
В последний раз уносит слух и взор.
Умолкни, музыка! Развейся, искушенье!
Грядет бесславье, ночь, провал, позор.
П т и ц а м м о е г о д в о р а
1
Это не соловей.
Но как сердце щемит
Повторенной рулады беспомощный трепет!
Что ты хочешь - кому? - втолковать,
Неизвестный певец,
Иль сдающий экзамен юнец,
Надоевший комиссии строгой?
Вот год беспокойный...
Из провинции так и летят...
Голосят, голосят...
Не вполне соловей.
Но - замолк, и пустою тревогой
Озаботилось сердце, и посвист нестройный
Стройных хищниц, стригущих дырявую даль,
Освящает пустую печаль.
2
О фауна древесно-поднебесная!
Кому мой двор, моя чащоба тесная
Не плен, но родина, предел стремленья,
Что длит за поколеньем поколенье
Бесстрашной жизни срок, крылатый путь
Природы, краешком поранившей мне грудь.
3
Рваная облачность предгрозовая.
Скрытным лучом позлащен,
Тополь, молитву свою воздымая,
К солнцу лицом обращен.
Словно бы радуги нить заблистала...
Словно бы нить - порвалась...
Птица, подкрыльем сверкнув, упала
И вознеслась.
Ветер. То мертв, то живее света.
Нежною дрожью ест
Листву. Насытился. Стих. Лето
Божье ниспослано. Птицей, в грудь ветру
Тычется маленький крест.
4
Стайками носитесь, стайками, о дети!
Стайками, играйте в догонялки!
Стайками, свищите, Он заметит!
Что есть духу! И не два крыла вам
Дадено, а десять - быстро, быстро!
Стайками, пятнаясь светом, свистом!..
5
Молочно-голубые стекла
Скрывают внутренность жилищ.
Вороны парой невысоко
До ближней крыши вознеслись.
Их траурные опахала
Некстати в наш веселый час.
Заря вечерняя играла
И, схлынув, пеной улеглась.
Мы забавляться не устанем
Своей охотой молодой,
Пока в их окнах не остынет
Молочный отсвет голубой.
Когда ж листва в чертогах братьев
Затихших потеряет цвет,
Бесстрашнейший из нас в закате
Исчезнет, как в волнах корвет.
6
Ласточки скрылись, и их небеса опустели.
Уцелевший комарик тычется в стекла.
Дом перламутрово-чист и безгрешно-покоен.
Пусты балконы его и, наверное, пусты постели,
Может быть, пусто отныне везде... Одиноко
Только белью на просушке, я же - ликую.
Мир, как покинутый дом, отдыхает от звуков
Жизненно-важных до этого часа, а в этот забытых.
Шелков паркет его ветхий небесного вида,
Поздняя птица, как мышь, прошмыгнула в угол.
Все неподвижно, и все же - живее, чем прежде.
Так облака незаметно смещают границы
Призрачных стран и тускнеют глазницы
Дома стеклянного, хрупко-цветного, пустого.
"Анднишуйер!" - восклицаю я... Странное слово.
Так же рождаются дети в пространстве несмежном.
> > >
Когда, отчаясь, вывожу
Строки обрывной запятую,
В том утешенье нахожу,
Что знаю музыку иную.
Она из пауз рождена
И из прерывистости звука,
Из свистов ласточек она
Встает, как вечная разлука.
Как резь в глазах, она остра,
Неодолима и бесслезна,
И так, как этот мир, стара,
И так, как эта ночь, беззвездна.
Не мне связать и протянуть
Над бездной гибкий мост лозовый.
Но есть еще опасней путь.
О, есть во мне иное слово!
Его страшусь вписать. Еще
Не всем насыщен слух, и разум
Еще противится, смущен
Отцовским ласковым приказом.
Ч е р н о м о р с к и й м о т и в
Уйду за дальние леса.
Миную степь, достигну моря.
В его слабеющем растворе,
Упав, растают небеса.
Скользнут в пыли сухие тени
Пирамидальных тополей,
В шершавый дворик две ступени
Сведут шаги босых ступней.
И шелест виноградных листьев
У белой хатки в два окна
Утишит пульс и слух очистит,
Как кружка легкого вина.
Кувшин необожженной глины
С целебным козьим молоком
К руке доверчивой и чинной
Прильнет неправильным бочком.
И долго буду на пороге
Сидеть с котомкой за спиной
И видеть, как обрыв дороги
Летит отпущенной стрелой
Туда, где в блеске амальгамном
Мелькает чаячье крыло
И бьет баклан дугою плавной
Кефали верткое стило.
Испишут вкось мечта и память
Открытку вдоль и поперек.
Ее пейзаж кому отправить
Решиться, вечно невдомек
Мне, т а к на поезд опоздавшей
Непоправимо и давно,
Что виден мир, всего вчерашний,
Как в перевернутый бинокль.
1996 - 2010
М л а д е н е ц
Грудного ребенка на пляж привезли,
И долго он в красной коляске
Покоился молча на кромке земли
Под солнца склоненного лаской.
И в белой одежде усталая мать
Сидела, не глядя на море,
Пока он, умея лишь спать и не спать,
Под тонкою жил кисеею.
Но вот его сильные руки нашли,
И взяли, и крепко прижали
К груди, и на десять шагов отнесли
От берега в дальние дали.
Он строг был и важен, он хмурился лбом,
Он видел, застыв без движенья,
Пространство, добытое тяжким трудом
Зачатья его и рожденья.
И мать неудобно держала его -
Как будто чужой над купелью.
И не было взору его ничего
Поставлено смыслом и целью.
И мать подставляла младенца глаза
Под солнечный блеск небосвода.
Купальщиков стихли на миг голоса,
Никто не вступал в эту воду.
От неба его оторвала она
И берег ему показала.
А белую юбку лизала волна,
Пеленку под ветром трепало.
И август кончался, и лето, и век,
Когда его млечному слуху
Послышались вечности шепот и плеск
И мать заслонили глухо.
Он ждал без движенья, пока унесут,
Уложат, задернут полог,
Качнут, повернут, усыпят, увезут...
Как долог наш миг, о, как долог!
Р а з г а р л е т а
Ветер, без устали с самой весны
Дувший, затих. На тепло повернуло
Лето. Запахло курортным довольством
В каменной нашей столице, качнуло
Маятник-солнце, и время ускорило ход.
Ночи густеют. Хозяйки, снимайте же сливки
С дней, переполнивших кринки! Готовьте наливки
Темные, ягодные, поразите меня хлебосольством,
Нелюбопытные кумушки... Имени вы и не спросите...
Я поживу у вас. Долго. Возможно, до осени.
Деньги вперед. Разумеется, деньги - вперед.
> > >
Пейзажи снов тревожных,
Снов возвратных.
Прикосновений осторожных
Невидимые пятна.
Цветочных бубенцов неслышный звон
Под сквозняком ночным со всех сторон -
Из всех времен.
Гостеприимная гора. Я дочь-подросток.
Там сверстник-брат иль мальчик - я? Но плоско
На родине, и юность-сирота
Тащится, спотыкаясь, в мятом платье.
Ползет, перед собою камень катит
Вдова-молодка, радуясь равнинной
Дороге, тяжести и капле темно-винной,
Повисшей на травинке.
А море - редкое, несбыточное, злое.
Курортных уличек и закоулков споры
За ближний выход, за мгновенье взгляда
На полосу спокойного прибоя,
Да к пляжу шириною о две стопы:
Ступить, взглянуть и - прочь, куда досада
Бредет, старея в перебранке тихой; студит
Приморский ветер; уж и вьюга крутит
Серебряную пряжу.
А в волнах - сон во сне - летает сын
Бесстрашный. Мы на берегу, а даль безбрежна.
Он скачет высоко, все замирает
В восторге, он падет в волну и нежно
Его волна доносит и слагает
К моим ногам... И дождь пустынь
В столетье раз пронзает крышу.
И танец под дождем, и я не слышу,
О чем кричу, ликуя и страшась
В один невозвратимый час.
Дороги снов к пристанищам, наутро
Забытым, выводили и ведут меня
Доныне. Их узнаю по покою:
В нем неподвижны била колокольных,
Застывших после часа благовеста
Горл, или будто в чашечке коленной
Дрожит, немея, отголосок боли.
Конец паденью, ты подхвачен, детство,
Взбираясь в гору, оглянулось; стоя
У камня шаткого, простилась юность; пенной
Волной качнуло, смыло камень,
Память.
В е ч е р г р о з о в о й
1
Не плыли тучи - отступали.
Ползли, зализывая раны.
Их арьергард цветной и рваный,
Преследуем, скрывался в дали
Темнеющей. Голубо-желтый
Победный стяг, едва задымлен
Клоками ярости, по шелку
Прядал кистями грозовыми.
Вдруг все исчезло. Полыхает
Восток зарею отраженной.
Стихает ветр. Листва бряцает
И птицы плачут вслед, как жены.
2
Как мучатся деревья под грозой!
Жестокий ветер гнет их и терзает.
И ветка дуба ранней желтизной
О вечной осени предупреждает.
Еще июль. Еще всесилен свет.
Но кто, за тучею таясь, полощет
Зарницы грозовые и в листве
Струящейся скрывает мрак всенощный?
О, не чужие мне стенанья их -
Березы, дуба, кленов и каштана!
Их боль и страх поют в костях моих,
Как гул в снастях под трепкой урагана.
И знаю я, как им, мне этот гул
И эта боль, и мрак грядущий
Дороже солнцем выстланных лагун,
Обманного покоя светлой кущи.
3
Нынче дождь горстями рассыпают.
Тучка молвит - ветер отвечает.
Нынче дождь утешлив, беспечален...
Ветер свистнет - тучка улетает.
4
И все-таки смерклось.
Так было, так будет.
Как ни бесконечен -
Растрачен, исчез
Тот вечер единственный.
Лишь о погоде
Два слова протяжных
Cлетело с небес.
Два слова неточных...
Но в точности этот
Стремительный сумрак
И третьего дня,
И в прошлом июле,
И с худшим поэтом
Смеялся, веселую тайну храня.
> > >
Город, измученный старый учитель,
вяло диктует какой-то отрывок
все тот же из года в год.
Он и сам позабыл, кто автор.
Тупо следит ученик за диктующим пальцем,
Медленно строчка растет, расплываясь в тетради.
П е т е р б у р г с к а я к а р у с е л ь
"Однажды, прекрасным майским утром
стройная амазонка на великолепном гнедом
коне скакала по цветущим аллеям Булонского
леса".
Альбер Камю ("Чума")
...Новая Голландия. Трамвай,
Вздрогнув, встал. Приехали. Вставай!
Выходи. Колеса карусели
Замерли. И неизвестность цели,
И цены означенность равно
Тягостны. Последний взгляд - в окно
И в колени; робкий лет листа
Яблоневого. Рябит страница
Книги. Кончен и не повторится
Этот круг, и склеены уста.
Гонит на исходе октября
Строчек неразборчивая рябь
Золотую чешую канала.
"С т р о й н а я"... проехали –
"С к а к а л а".. -.
Поцелуев мост, и у оградки,
Парой, липки... Резвые лошадки,
Прыг - и с глаз долой, с колен - перчатки...
Занесло... Пошла!.. Искрит, скрежещет;
Липовые гривки рвет и плещет
Ветер с запада... Что - мой билет бессрочный
Выкуплен? и перевод неточный
Выправлен?
Взвились, как кони Клодта,
Падающие (вполоборота,
Удаляясь, видела) деревья!
Новая Голландия! Приневье,
Север, запад, крайняя Европа,
Май - октябрь – январь – сентябрь - галопом,
Вскачь... прощай, круг все растет, и эта
Карусель взлетит - под драным тентом
Голубым опять ветра гуляют,
С губ печать непрочную срывают,
Стройной ряби чуткое волненье
Гонит прочь листву и мрак осенний...
"П о ц в е т у щ и м!" -
Впрямь я без усилья
Легкою уздечкою владею.
Вынесет меня, как выносило,
На простор. По просеке - аллее -
Майским утром - вдоль строки случайной -
Промелькну в тени пятнистой парка,
Пролечу, топча цветы, печати,
Яблоки, просыпанные жарко
Пожилой крестьянкой из Булони,
Мальчиком-рассыльным из Алжира,
Одичавшей яблоней на склоне -
Новая Голландия! Что живо -
То живет, что вздыбилось, то скачет!
Новых цен каких мне не назначат:
Новый страх иль новую беду -
Не смолчу, не спешусь, не сойду!
Ч и т а я К а м ю
Все рифма просится простая
К глаголу сонному "читать".
Т щ е т а... До полночи читая,
Готовлюсь за полночь не спать.
И ждет отложенная книга,
Как жизнь, когда мы в отпуску
Под солнцем юга сладким игом
Безделья чувствуем тоску,
С собой в разлуке... Там, размерен
И высказан, как тот роман,
Родной и вечный, вешний Север
В разлив суббот и воскресений
Роняет щепками тома
Прочитанные... Тщетно будем
Веселий ждать в чужом краю
И скукой безымянных будней
Искупим избранность свою.
Избранник мой (сиречь изгнанник),
Каков ты выписал густой
И сочный цвет!
Ж а р а в О р а н е .
В О р а н е ж и з н ь. Л ю б о в ь.
Ч у м а н е -
Сдается рифме отпускной.
Тщета. Чума. Твой Юг, мой Север...
Домой, домой! За карантин,
Сквозь степь бездумий и неверий -
Добраться - жить!
Прости. П р о ч т и .
> > >
Август прощается легким кивком.
Ветер едва шевелит листву.
Ясные дни с молодым холодком.
Лунные ночи, сны наяву.
Август любезен, естественно-прост,
Светски воспитан и в меру улыбчив...
Не засидится до утренних звезд
И не вернется: "Как я забывчив!
Эта записка для вас. От кого?
Право, не помню. Случайный приятель.
Имя назвать затруднюсь"... Разговор
Через порог не прервется объятьем.
Вечер прелестен. Сон неглубок.
Все, что любимо, любишь вдогонку.
Август, прощаясь, уронит платок.
Видно, наплачусь я осенью звонкой.
> > >
Не уйти от суеты.
Дни ползут и настигают.
Так когтят и пожирают
Слетков жадные коты.
Ночь осенняя длинна…
Но не ей послужит сердце.
Не натянута струна.
Не поет - скребет и рвется.
Проржавела... От листвы
Облетевшей - запах гнили.
Остывающей Невы
Воды млечно засинели.
Грозен сумеречный час.
Ловит дальнего заката
Луч соборный крест. Угас.
Небо умерло. Отпето.
У Английской набережной
Бриг стоит трехмачтовый.
Чем мне эти каторжные
Слезы наворачивает?
М о й Л е в и т а н
1
«Н а д в е ч н ы м п о к о е м»
Я помню девушку. Она была больна.
Ее глаза темнели мраком.
О, как любовно клеила она
Из спичек кружевные терема
И красила, и покрывала лаком!
Ее трудом гордилась вся палата.
Лишь я была смертельно виновата
В неодолимом злом стремленье -
Разрушить эти хрупкие строенья,
Услышать спичек хруст, увидеть слезы
В той тьме...
Наверно, мне снижали дозу.
Вот так же ныне, маясь Левитаном,
В покое - вечности не чаю. Слишком странно,
Что на краю у мрака торжества
Часовня деревянная жива.
Беснуются, смыкаются кусты,
Как спички, легкие ссыпаются кресты,
И острый остров сломанной иглой
Уносится... Покой?
- Какой "покой"!
Не устоишь. Сейчас тебя сомнут.
И - не было тебя! Ты слабый плод
Стараний страстных - вновь, и вновь,
и вновь
Спастись. О Русь!
Я так горжусь
Твоим бессмертьем.
Ты сама любовь.
3
«Л е т н и й в е ч е р»
А Левитан носил на сердце глину
И смерти ждал. И написал закат.
...Околица дорогу хоронила.
Ворота останавливали взгляд.
Алела перекладина, страдая.
Звонило солнце. Глохли облака.
И летний лес, растерянно пылая,
Осенней кровью пенился...
Закат
Так торопил больного Левитана,
Что глина таяла, и колеи
Дороги, исчезая, слишком рано
Сошлись у края жизни и земли.
Закат спешил. Но были осторожны
Движенья кисти в смертной той руке,
Что провела в надежде невозможной
Границу неба, выгнувшую дрожью
Восторга холст, не отданный тоске.
3
В лесу люблю тропинку и опушку.
В степи - дорогу. В небе - облака.
У речки - мост над омутом, избушку
Под елью - на лугу. Весны - снега
Последние, тяжелые, как сахар,
И осени прощальный взмах огня
Люблю в березке факельной, и мрака
Бурлящего - бессилие объять
В е ч н ы й п о к о й ... Погост...
и мыс...
и остров...
Над озером скупые берега.
Околицу деревни. Доску моста,
Исчезнувшую. Тяжкие снега
Весной, пустые лодки у причала,
Над Плесом звон, над Волгою туман -
Любимы мной с тех пор, как от начала
К концу меня провел мой Левитан.
> > >
Был ноябрь отменен прошлогодний, но вдруг возвратился в апреле
Мокрым снегом, плюющейся грязью дорог.
Был отложен ноябрь, слишком ранней зачеркнут метелью,
Заморожен, заложен, но все же пришел не в свой срок.
И тогда я, дивясь белоснежным палатам
Самозванки-зимы, усмехалась в сомненье: все - зря,
И тогда, пожимая плечами, считала утратой
Каждый дар чужестранки-судьбы и ждала ноября.
Дождалась, чтоб, зловещею радостью тешась,
Проследить, как бессмысленно пляшет косой
Заколдованный снег... И смешон, ибо смешан
Из остатков, подонков апрель, отвергаемый мной.
> > >
Мне прописанная тишина,
Мне показанная свобода
Застоялись с такого-то года
В шатком шкапчике у окна.
Нервно встряхивая пузырек,
Сомневался провизор: "Нет,
Срок храненья давно истек,
И раствор мутноват на свет...
Не ручаюсь за результаты".
Я отсчитывала монеты
За просроченные рассветы,
Перестоянные закаты.
Будто есть мне, куда идти,
Кроме вашей аптеки... Дайте!
> > >
Снег не кончался весь день.
Мельтешил, суетился, метался
В узком пространстве улички
За окном.
Он воевал с тем,
Кто непрошенным гостем ворвался,
Весенним бряцая будущим
Оружьем, в печальный дом,
Где только похоронили,
Только отплакать успели
Всеми любимую зиму,
Умершую так просто.
Снег метался и рвался,
Бледный, с бойким апрелем
Схватившийся не на шутку
Осиротевший подросток...
F r o m t i m e t o t i m e
From time to time,
My sweet, my dear,
I left your heaven.
J.B.
По временам, оставив небеса,
Но мешкая земли коснуться теплой,
Я застываю каплями на стеклах
Дождя. Я медлю. Я молчу. Я вся
Забвение, изгнание, покой,
Скользящие, едва заметно глазу,
Дрожащие... Порыв, обрыв - ни разу
Мне не было дано земли, Бог мой...
> > >
О, как я не хочу весны!
Настырно лезущей листвы,
Дождей, день ото дня теплей,
И выцветающих ночей,
И зацветающих кустов,
И разводящихся мостов...
И пыльных утр,
И душных полдней -
Всего, что обо мне не помнит.
> > >
Дождь люблю. За нелживую хмурь
неспокойную, злую.
За холод улыбки несветской.
Не улыбка - дрожание губ,
дробь нервических пальцев
по стеклу.
Дождь люблю,
забежавший, не выпивший кофе,
не спросивший "как жизнь?",
кратковременный, дескать,
на минуту, по делу -
какие дела у нас! Так, хорошей погоде
перемыть ее старые косточки
да, прищурясь,
проститься в каком-нибудь темном углу.
П а м я т и И. Б.
Молодой Мандельштам говорит о свободном уме.
На исходе века ветер дует с силой начальных дней.
Не преграда дощатые стены тому, кто умел
Разрушать, превращая в руины, города из камней.
Дует с севера. Слабый дом на материке
Изнутри мнит себя перенесенным на мыс, заливая
Порог, океанский прибой шумит, будто в руке,
Протянутой с просьбой о жизни, кружка пустая.
Португальский берег пуст. Ветер сбивает с ног.
В замке королей тьма. Окна глядят на закат.
Евреи рассеяния учатся мореходству. Торговля в упадке.
Бог
Един, но в каждой точке пространства распят.
Роза ветров, разрываясь, распускает стрелы.
Северо-Восток возводит детинцы в местах слияния рек.
Миндаль отцветает на юге, парус - лепесток белый -
Подхвачен Гольфстримом, спешит обежать век.
> > >
Забормочут, заморочат меня,
Вся лесная нечисть тут как тут,
Нет дыхания - не свистнуть коня,
Волка Серого... Опять уведут
По дремучим тропам в топи болот,
В переклик русалочий пакостный!
В темных дуплах каменный мед,
На остаток дней моих лакомство.
Разлетелись ваши ульи - куда?
Разроились злые кланы пчелиные,
Прожужжит мембраной старой беда –
Я отвечу: бортник запил. Аминь ему.
в и д е н и е
откуда во мне эта тяга - плыть
в мерцающей тьме, извиваясь, как плоская рыба,
пытаясь обнять сильным телом пространство чужое,
огромным изгибом
в усилии плавном постичь
единственный смысл этих мерных движений,
почти исчезая в последнем стремленье
почти уж незрячих, но все ж человечьих
холодных неверящих глаз... егда ж встречу
то камень, упавший с вершины, то материковую глыбу, -
сожмусь, отступлю, увильну -
осторожная рыба.
> > >
Надо жить. Жалеть. Желать.
Ждать, жесточеть и жевать
Горький хлеб. И помнить вкус
Меда... Или наизусть
Вызубрить один стишок,
Не придуманный еще:
Там из строчек, как из реек,
Змей сколочен или склеен,
Но отпущен - бечева
В пальцах острая жива.
Вон летит за облаками,
Над домами и дымами
Жалкий, жданый, жадный - мой
Ромбик неба голубой.
Надо пережить декабрь.
Перейти, как по канату,
Бездну, мороком разъяту
Черных дней и зимних чар.
Мост широк. Узка тропа
По его стальному краю.
Ветер, полы раздувая,
Гонит в спину, понукает:
Шире шаг, не отступай!
Я иду солдатским шагом,
Надо мной - дурацким флагом -
Низко облако летит.
Купол, круглый и горбатый,
Словно новая лопата,
Бледным золотом блестит.
Крест в тумане.
Мост в кармане.
День в зените.
Я в капкане.
> > >
Снег равен радости. И мартовский, последний -
Он равен радости в бессилии своем
И в тишине...
Он прядает с соседней
Покатой кровли чайкою к волне.
Беспечна птица, невиновна птица:
Добычу бьет и на лету сыта...
Лететь и пасть... В падении кормиться...
Слизнет апрель с карниза пену. Чтится,
Что не зачесть.
Снег снегу не чета.
Э п и л о г
Сколь не нова шальная мысль о том,
Что мы герои повести несложной,
Творимой в час досужий и возможно,
С поспешностью весьма неосторожной
Неопытным Его учеником!
И утешенья в этой мысли нет.
Пусть чудотворству сей школяр обучен,
Но увлекаясь, он упустит случай
На путь кратчайший вывести сюжет.
Да, мы устанем, не успев достичь
Финала, развязавшего причины
И следствия, и тайные пружины
Заржавеют в бездействии опричь.
И только странный, лишний эпилог
Спасет для нас последнюю надежду,
И Тот, Кто знает, с нежностью небрежной
Разгладит смятый скукою листок.
> > >
Небо выбелено подсветкой
Прожекторов охранных.
Ворона, вцепившись в ветку,
Спит и плачет во сне. Странно -
Голосом нежным и тонким,
Не своим... Ей снится,
Быть может, что она не ворона,
А жар-птица.
Так же и я, опускаясь в сон,
Тихий роняю стон.
Немеет натруженная рука,
Разбуженный ум раздражен,
Слоятся светлые облака,
Как пирожное "Наполеон",
А в стае моей, облепивший остов
Дерева, - черный покой.
Я разжимаю пальцы и просто
Падаю вниз головой.
Эта ворона - птица умная,
В паденье - бесшумная.
Так же и я, за вершок от земли
Раскрываю крылья свои.
И вот мы двое, на дубе общем
Жар-птицей ноем.
Вороной ропщем.
Д а л ь н е е э х о
Писала я в безвыходной тоске
И в радости, ничем не омраченной.
В жару любви и - с пальцем на виске -
В раздумье о любви неутоленной.
И в путах лжи, которой не далась,
И даже так - чтоб отлетало эхом
К иным мирам - писала я д л я В а с ,
Что я жива, жива!..
Но на потеху
Писала я, на злобу дня, на звон
Сорвавшейся струны, на лай собаки
Под окнами, на свист, на миллион
Ничтожностей, на звуки и на знаки
Отличия...
Мне так хотелось петь
Всем голосом! Но я - писала...
И наконец, поняв, что не успеть,
Стирала буквы и листки теряла.
Но вот пора: сгустилась тьма вокруг.
Как мне писать? - Сложились пальцы сами
Трехперстьем; я в тоске любви, в жару -
Творю знаменье крестное над нами.
к о н е ц