Я падаю. Но я не совпадаю.
Я вижу вас. Но нет на вас лица.
На вас уборы. Головные. Знаю,
что пропаду, расколотый с торца.
На мне ни шапки, ни при мне охапки
соломки - да и некогда стелить.
Вот долечу, допадаю - и бабки
сползутся на отчаянную прыть.
Пошелестят, сыграют на гармошках
едва живых, морщинистых икон,
святым кружком качаясь на треножках,
мигнут из бездны детским языком.
Других не будет. Я не совпадаю
ни временем, ни местом, ни судьбой
с толпой зевак: ведь я не загадаю
сам по себе события с собой.
Один удар - тупой, невнятный - битой
не тронет мир. Во тьме не звезданёт,
но совпадёт с накатанной орбитой
кавун широт в авоське из долгот.
Но совпадут и выпадут на веки
две пустоты из двух своих орбит,
и тёмный лес волос раздвинут реки
безмозглой жижи бывших аква вит.
Ну что вы встали-загляделись, бабки?
Не вышло то, чего устали ждать
из черепка, из-под лохматой шапки:
я не совпал, не счёл за благо - дать.
Я мог бы дать - за долю, за мгновенье
до преткновенья - мир, а не плевок
из-под тишка подкорки, - даже тенью
непоправимой я окликнуть мог.
Но вы совели, сидя на припёке,
а те сопели в дудку, в две дыры,
зубря свои постылые уроки
и божий дар вздувая до горы.
Удар - и мир, несовместимый с житом,
современимый с оханьем старух,
с землёй сравнимый ломом башковитым,
непримиримо рухнул и потух.
Я падалью, увы, не совпадаю
с тем, что сказал и не перечеркнул:
я сов паденье снова сопрядаю
со снов виденьем: я не пал - уснул.