Я стою у Мавзолея,
лоб заботой бороздя:
как там Ленина лелеют,
что осталось от вождя?
Слухам верить нету мочи -
то ли правда, то ли блажь:
говорят, святые мощи
поменяли на муляж!
Как же это завязалось?
Я учил и величал,
а меня водили за нос
по музеям Ильича!
Кто-то по миру слонялся,
отирался по пивным -
я ж радел и преклонялся
перед гением родным.
Ни в одном глазу при этом!
Взором влажным стекленел,
собеседовал с портретом,
к супостату сатанел.
На посту стоял почётном,
пьедесталы обметал,
к монументам подотчётным
чувство тёплое питал.
Не считал ворон нахальных
на гранитной голове,
шёл за дланью эпохальной
в монолитном рукаве.
Брал буржуй меня на пушку
в гневе, классово слепом,
но мотался над макушкой
крест из молота с серпом.
Щит и меч на ренегата
днём и ночью я строгал,
а тот гад козой рогатой
пролетариев пугал.
И штудировал упрямо
я наследие вождей:
кто кому копает яму,
где коварный лиходей.
Не осилить обух плетью:
не по малому уму
многотомное наследье -
несподручно одному.
Сорок бочек арестантов
про Муму наворочу,
про Каштанку и про Данку -
а Ильич не по плечу!
Я стою у Мавзолея
по великой по нужде:
за отечество болею,
весь тоскую о вожде.
Сдал авоську, снял ушанку.
Честный, чистый - хучь на съезд!
Сбоку тявкает Каштанка
и Муму глазами ест...
В общем, я сформировался,
отрешился, просветлел.
Да чего б я сумлевался?
Мне ж покойник не велел!
Тут я тему закругляю.
Ох, не будет мне житья,
потому как оскорбляю
чувства верующих я.
Все вопросы я снимаю -
но не будет мне житья,
потому как отнимаю
хлеб у верующих я...
1984