дюжина пауз в тональности до-м…
1
В сакральной музыке – рельсами по душе –
услышать можно, как плачет Лилит надрывно.
В утробе поезда – полночь бубнит. Mien cher,
ты тот же Каин. И оба мы здесь – невинны
и невредимы – возьми в оборот слюду
уставших окон, стекающих на плацкарты,
взрасти цветок, обожги и отдай тому,
кто первым спросит: откуда на небе пятна?..
2
Порог тамбура. Тапки. Сквозит. Трепетно
ты сжимаешь в ладони мою сигарету –
ты хочешь, чтобы я не курила. Это ли
та самая нежность? Снует Лета
в расщелины межвагонные. Топь мякоти.
Выталкивает потом соленым меня – в небо
твое всеприсутствие. Дышать надо ли?
Вдох – к рельсам тянет. К тебе – время…
3
Невесомость всегда приходит так неожиданно.
Вроде вышли на перекур, а на тебе – в сказку.
И составы – по швам, и белье. И белее, чем жимолость
под июльским огнем – кожа. Острое, вязкое
слово – не успевает вполне рассыпаться
потому что слишком близко ко мне твои губы.
Разрываю остатки сознания. Мертвыми цифрами –
имена городов вне вагона. Устала быть грубой…
4
Далеко ли на руках боги носят своих любимых?
До ближайшего облака, видимо. А там – как пойдет.
Ты меня – давно уже не хрупкую и не милую –
взял да и унес – в набитый телами вагон.
Двойная колыбель получилась – из рук и поезда.
Никогда еще бессонница не была такой полной.
Потная полночь начала весны. Запомнится
хотя бы тебе. А я подмигну Богу…
5
Засиженная миллионами мух слюда,
сквозь которую луна кажется каплей абсента.
И твое лицо почти не видно. Но шрам
на ладони – ярок. Солнце в середине лета –
закатное, густое – бордово-оранжевое,
словно вино в чаше Лукреции Борджиа.
Просто губы у меня были накрашены,
и я ладонью утерлась. Спасибо, хороший мой!..
6
А занавески на окнах вагона – лепестки лотоса,
серебряные и грязные от любопытных пальцев.
Я совершенно не знаю ни страх, ни голос твой.
Только мне нравится, как ты умеешь смеяться –
Авелем под аритмию ночных составов.
Мне щёкотно от того, что я тебя не увижу
после утробной ночи. Я заставляю плакать
людей. Часто. Надрывно. Мне кажется время – лишним…
7
Щупальца Шивы – вокзальные муравьиные
тропы. Порог не-моего вагона.
Я не останусь тебе ни сном, ни именем –
шрамом в помаде, и болью внутри ладони.
Новые линии режутся так неожиданно.
Вышли – пожить, а на тебе – снова в лето.
Я обернусь. Семенем Эвридикиным
лягу в сетчатку, чтоб не боялся смерти…
8
Я внятно слышала хохот Лилит
эхом пустых вагонов,
когда ты читал мне впотьмах, в пути
«Лиличке». Очень долго
ехать до моего «люблю»
от твоего «богиня».
Грохот утробный. Трубят зарю.
Едут составы – мимо…
9
Судорожно сжата в руке сигарета – без всякой нежности.
Почему у всех людей просветы в глазах
такие одинаковые – сквозные? Вот сейчас пойдет вешаться,
и небо с тамбуром, и душу захлестывает тоска.
Ну куда же ты смотришь?! Ведь на перроне уже холодно,
уже замерзают цветы, не успев дождаться меня.
В сакральной музыке – градом по нервам города –
сложно поверить, но я хочу тебя понимать…
10
И если ты – через день или пару столетий
найдешь в себе силы жить после моего вагона,
не теряя ощущение сакральности – я буду верить,
я буду кричать, чтобы ты не оглядывался. Но помнил
шрамами горизонта горящими без-конечно,
словно губы, истерзанные наинежнейшей болью.
Я отчетливо вижу – рельсы небом лучеобразно отмечены.
И пульсирует лотос на твоей без-покойной ладони.
11
Мякоть стекла стекает спирально – патетика
с привкусом рафинада, который не тает долго.
Параллель рельсов сходится за горизонтом. Временны
ведьмины привороты. Потом происходит ломка,
слышатся голоса в пульсе колес. От станции
сажа останется на эпицентре лотоса.
Кто-то чихнет, скажет: какая разница –
какого цвета смерть? Захлопают крылья простыни…
12
Ты придумаешь новые имена. Богу, времени, и конечно – мне…
Попадая в резонанс, колыбель рук и поезда, взорвет вселенную.
Если уже не можешь ни видеть, ни слышать – хотя бы верь
в то, что помада на моих губах всё еще есть. Не первые,
не наполнены нежностью, не угаданы Хроносом в поездах –
друг друга – мимо. А может – мы просто слившиеся
до такой степени, что музыка наших чакр
вышла за все пределы, и стала на занавесках – вышивкой?