Вдалеке остывают останки старинной стены. Выбирается тьма из оврага, бурьяном заросшего. Из бесплодного лона холодной усталой луны в небеса высыпается мертвое звездное крошево. Погляди за окно, ты когда-то любил этот вид, холод каменных стен, переулки, кривые и тесные. Возле Башни Давида (которой не строил Давид) – стоязыкая брань: азиатская, русская, местная…
Подогрей на плите не допитый за завтраком чай, посиди в тишине и наплюй на бумагомарание. И заткни телевизор, а лучше – совсем не включай, там не скажут тебе ничего, не известного ранее. Позабудь обо всем: после нас не расти трын-трава, оставайся в берлоге и старые раны залечивай, безучастно следя, как тебя покидают слова, потому что тоска и сказать тебе, в общем-то, нечего.
Потому что затерлись границы привычных вещей, и исчезли цвета, и остались градации серого; и не хочется верить уже ничему вообще, и вращение сфер предрекает тропу агасферову; потому что оставил постылую роль Лицедей и ушел наблюдать, улыбаясь в холеную бороду…
Милосердная тьма укрывает от взоров людей перекошенный лик ненавистного Понтию города.