О чтении
Лет семи – восьми я часто болел и лежал дома, пока мать была на работе. Однажды я сам разобрался с немецкими буквами по учебнику для пятого класса, и когда мама пришла с работы, я ей заявил, что я выучил немецкий язык. Стул – по-немецки дер Штул, карта – ди Карте и т.д. Мама сильно смеялась. Вообще-то, я прилично читал с пяти лет и даже ещё дошкольником ходил довольно далеко в библиотеку за книгами. А в Воронеже я был записан в нескольких библиотеках и проглатывал иногда по три книги в день. Позже мы получили квартиру прямо над Областной Воронежской библиотекой, где моего отца знали, как писателя, и у меня был неограниченный доступ к любым книгам. Например, примерно в пятом – шестом классе я прочитал последовательно 12 томов Драйзера. Тогда же прочитал основные вещи Мопассана. В то же время, в этом возрасте мне очень нравились книги о партизанах, разведчиках и, вообще, про войну. Над книгой Войнич «Овод» я просто проливал слёзы. Очень мне нравились книги «Как закалялась сталь» и «Мартин Иден». Конечно, я любил три самых знаменитых романа Дюма, а позже полюбил «Бравого солдата Швейка», романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», а также вещи Джерома и О Генри. Русскую классику я полюбил позже. Хотя Лермонтова я любил с самого раннего детства. Мы выписывали Большую Советскую эциклопедию. В ней было 50 томов. И вот, я , лёжа на полу, часами проглатывал статью за статьёй. Позже в Ленинской библиотеке я стал читать статьи на английском языке из Энциклопедии Британика. Оттуда я почерпнул много того, чего не было в нашей чрезвычайно тенденциозной энциклопедии. Сейчас в этой английской энциклопедии есть около 20 томов чисто научных по различным отраслям знаний. Это совершенно бесценный материал. Вообще, я был сумасшедший читатель. И вспомнить всё прочитанное в раннем возрасте просто невозможно.
Почему я не стал филологом
Вероятно, стоит рассказать, почему я не пошёл по стопам отца, хотя, как я считаю сейчас, у меня были все данные для этого. Как уже, наверное, ясно из сказанного выше, моим основным воспитателем была мама. Она, устав от беспрерывных разговоров о литературе в те моменты, когда у неё голова и руки были заняты домашними делами, в конце концов, пришла к выводу, что литературные критики – это самые никчемные люди. Отчасти, ей удалось и мне 15-17-летнему это внушить. Кроме того, родители меня литературой явно «перекормили». В восьмом классе мама заставляла меня читать «Войну и мир», и мне тогда казалось, что это очень нудная книга в сравнении с «Оводом», «Мартин Иденом», романами Теодора Драйзера и Мопассана и прочими книгами, которыми я тогда увлекался. Кстати, когда я стал перечитывать «Войну и мир» в возрасте 23 лет, то я восхитился этой книгой, и стал просто фанатичным поклонником Льва Толстого, каким я и остаюсь до сих пор. Когда я писал домашние сочинения, то мои родители обкладывали меня стопами критических книг, которые мне надо было изучить, чтобы написать обычное школьное сочинение. Сейчас я понимаю, какая это была замечательная школа, но войдите в положение школьника, которому в воскресение безумно хочется пойти во двор к ребятам и поиграть в пинг-понг. Впрочем, интерес к поэзии у меня проявился рано и, по-моему, без особого влияния отца (если только не на генетическом уровне). Я для себя открыл Генриха Гейне, потом Лермонтова. В университете я знал наизусть чуть не половину стихотворений Есенина. Правда, писать стихи стал уже в возрасте 25 лет. Когда после окончания физического факультета ВГУ, я уехал из Воронежа на работу в подмосковный НИИ, то через некоторое время почувствовал, как просто катастрофически мне не хватает литературной атмосферы нашего воронежского дома. Я стал в библиотеках и читальных залах с удовольствием читать литературоведческие книги и журналы, а редкие теперь встречи с папой, когда можно было поговорить о литературе, живописи и вообще об искусстве, стали для меня подлинным праздником. Тут- то у меня и появилось желание попробовать писать самому.