Ночь

Павел Леонов
Была ночь. Он встал и открыл балконную дверь в надежде на прохладу. Пятиминутный дождь закончился так же внезапно, как и начался. Последние капли падали с крыши, наигрывая свою мелодию, словно извиняясь за неудачную попытку нарушить планы природы. Вдали завыла  собака. Похоже, такое положение дел ее тоже мало устраивало.  Еще днем, проезжая мимо соседского дома, Он видел как эта овчарка, высунув морду и лапы за ворота, «молится» каждому прохожему. «Хот-дог» подумал Он. Я буду звать тебя «хот-дог». Эта кличка как нельзя кстати.
Мысли витали в воздухе и слетались к нему как осы на стакан апельсинового ликера. Тогда Он вспомнил о Последней, и улыбнулся. Она ушла от него неделю назад. Без криков, без истерик, написав в аське многозначительное «прости». Еще шесть месяцев жизни коту под хвост. Это стало напоминать привычку.  С первого дня ее приезда Он знал, что все кончится так. Конечно, в уме Он прокручивал несколько ситуаций неминуемого разрыва, но итог видел один. Все правильно. Его уязвленное самолюбие не позволило бы снова отпустить ее молча.
 Самолюбие. Таким Он рос с детства.  «Выскочка», «ублюдок», «безотцовщина».  За эти слова Он разбил в школе не один нос. Он ненавидел рассуждения учителей-гомофобов об «Эдиповом комплексе» и казалось, убежал от них навсегда. Переехав, он столкнулся с новыми людьми и новыми ярлыками. Отгремели войны «металлистов» и «люберов» ,«рэперов» и «алисоманов», и большой город выплюнул нового бога с именем «творческая личность».
Творчество.  По улицам бродили поэты, знающие как правильно рифмовать прилагательные и глаголы. Как, кому, и с какой долей экспрессии преподносить свои  «произведения». За ними шагали местные Вишесы, Моррисоны и Кобейны. Следом плыли «творческие». Третьих Он всегда презирал за деление человечества на «своих» и «посредственных». «Как хорошо общаться в творческой компании!» - восклицали они. «Я творческий человек и не могу не пить! Извини, что наблевал тебе на ковер…». Это было смешно. Их цинизм и слепая убежденность в своей правоте вводили в бешенство. Он знал, что каждый человек индивидуален и наделен способностью творить на том или ином поприще.  Вопрос стоял только  в отношении к своей уникальности.
С таким стикером  на лбу и вернулась Последняя. Она читала чужие книги, смотрела чужие фильмы, говорила чужим языком. Какое-то время Он пытался научить ее отличать черное от белого, не глотать целиком все, что попадется под руку, смотреть на мир собственными глазами. Но чем больше Он старался, тем больше она отдалялась. И Он пустил все на самотек, просто стараясь не сидеть на месте.  Этому его научила та, Далекая, еще в доармейский период его жизни.
Армия.  Все что осталось там напоминало ему какой-то сюрреалистический сон. Два неправильно сросшихся ребра и едва заметная хромота при ходьбе возвращали к реальности. Трудно сказать, жалел ли Он о чем-нибудь. Скорее нет. Те дни научили его ценить маленькие радости человеческого бытия.
Пустая, теперь по-настоящему пустая, квартира давала ему пищу для воспоминаний. Тут и там Он находил вещи Последней: косметику, заколки, свечи. На столе остался нераспечатанный пакетик семечек. Лишняя пара роликовых коньков мусолила взгляд.  Он достал сигарету из пачки и закурил. На кухне, как раньше, словно желая сделать хоть что-то запретное в отместку за случившийся кризис. В один миг Он потерял все: любовь, работу, быт. Даже машина упорно отказывалась заводиться и «прижилась» в гараже друга. Впервые Он почувствовал безграничную свободу и радовался ей как ребенок.
Была ночь. Он затушил окурок и нажал на кнопку «Save».