ЧАРОДЕЙ
В квартире, чужой и пустой
Вдруг раздается голос важный,
Насыщенный, глухой, густой,
И жесткий, сдержанно-протяжный.
В нем слышен гул и лязг эпох,
Жестоко стянутых в пружину,
В доспехи эха, скрип досок,
Познавших крест и гильотину.
Он искушает, словно сфинкс
Своей проклятою загадкой,
Рисуя черный обелиск
Моей судьбы, больной и шаткой.
Я должен, преступая кровь,
Свершить обряд ножом железным.
Познать скрещенья жизней, чтоб
В ее глазах сродниться с бездной.
Разрушить каменный остов
Публичных онемевших улиц,
И приглушить сто сотню ртов,
И придавить сто тысяч шупальц.
Принять лицом к лицу лицо,
Сменить кольцо на черный перстень,
И задохнуться злой пыльцой,
Как стекла в пыльной дымке звездной.
Трагичен голос и жесток.
Холодный каменный набросок
Ввинтил в мой затвердевший мозг,
Меняя сердце сгустком воска.
Тяжел, надменен и свиреп,
Он двигался кругом и кругом.
Я посмотрел – и вдруг ослеп.
Я был живым, теперь не буду.