Чего только не увидишь в наших дворах! Прохожу мимо. Какой-то дедок, несмотря на холодный – вечер одних трусах, стоит на коленях под деревом на газоне.
Пьяный что ли? Говорит неразборчиво, лепечет... А вокруг ребятишки в возрасте от десяти до пятнадцати лет. Смотрят, как старик то наклонится вперед, словно мусульманин, то снова откинется, присядет на пятки.
Накрапывал дождик, а на старике всей одежды – трусы да носки, коричневые, с продранными пятками.
Из окна кухни на втором этаже высунулся здоровый мужик, краснолицый, злой и слегка навеселе.
-Посиди там, посиди, будешь знать!
-Ва-асечка!
Из кривого рта старика протянулась нитка слюны, свисла с небритого подбородка. Кадык дергается, будто старик пытается проглотить что-то, да не может.
-Не разжалобишь! Посиди-ка там, посиди...
Меня удивило, что у старика были грязные ладони и голени, но... чистые на подошвах, хотя и драные носки.
-Сы-нок!.. – икая, пролепетал дед...
-Ладно уж, заходи... – голос звучал барственно-снисходительно.
Дед опять повалился на четвереньки, потом лег на бок в позе спящего младенца, не сводя взора с окна...
-Сам зайдешь, не маленький, - хихикнул сынок и со звоном прикрыл раму. Старик не обратил на это никакого внимания. Ребятишки осторожно приблизились к лежащему:
-Дедушка, - тронул его за плечо самый младший, - дедушка, иди домой...
...Нет, думаю, дед не пьяный... Больной?
Он поднялся опять на четвереньки и... так и пополз к подъезду, словно младенец, еще не умеющий ходить. Проводив его взглядом, бабуля, стоявшая у соседнего крыльца, сказала мне:
-Он у них парализованный, воспитывают так. Как в постель напрудит, так и выгоняют на траву в наказание. Его и зимой на снег так выгоняли.
В голосе звучала привычка.
Что же это выходит? Лет двадцать назад в междуреченской электричке ездил инвалид с гармошкой. Тот был вовсе без ног. Собирал себе пением на жизнь.
Пьяный всегда куражился:
-Я Кедрин! Знаете, что у меня ноги под Сталинградом остались?
Ему верили, хотя многие знали, что ноги ему отрезало поездом еще в 74, что ли, году. Однако – не спорили, помогали взобраться в вагон, выносили и вносили в тамбур его коляску... Ухаживали.
За двадцать лет мы так изменились. Худо жилось инвалидам и тогда, но чтобы сама родня так их... воспитывала бы...
А дети – обступили ползущего на четвереньках старика и внесли в подъезд – за руки... за ноги... толпой. Весело, с детским криком, со спором, но, вроде бы, – без боли, не издеваясь...