август.
тридцатое.
нет – тридцать первое.
минула полночь безлунной, беспамятной, но обречённой на брошенность стервою – словно обрезал ушедшее маятник…
триста гудящих ступеней Исакия на колоннаду, и вот оно, рядышком – чудо, которым любуются всякие.
мы же с тобою – святая порядочность –
руки касаются тела и мрамора, и не понять, как всё это замешано…
к чёрту! забудь эту видеокамеру, ну же, иди, я хочу тебя бешено!
пусть откровенны сближения признаки...
люди?.. оставь их! они нас не чувствуют – мы как парящие в воздухе призраки…
губы горят, в нетерпеньи искусаны...
это особая тайна соития – если вдвоём, то другими – невидимы…
бережно... тонко, без кровопролития, жар мой в тебя проникает иридием, радугой счастья…
и точно запомнится – Питер, распятый в подножии лестницы, август, блестящие золотом звонницы, наша любовь с чистотой околесицы,
запоцелуена ветром и полночью…
капля за каплей минуты прощания рвутся из тела без удержу (сволочи!), падая в пропасть тепло и отчаянно…
дождь вымывает из памяти дочиста то, что, казалось, врубилось и врезалось в наши с тобою мечты и пророчества нежными стонами, острыми фрезами.
словно нечаянным окриком множится, взглядом отчаянным, и обречённостью каждое слово, что брошено – прожито чувствами, болями, рук несплетённостью.
пахнет прошедшее мирром и ладаном, воском, стекающим в чашу подсвечника из полуснов твоих сумрачно адовых...
не-у-ми-рааать в тебе хочется вечностью!..