У меня была подруга
Андромеда Кочубей
с упоительным бедром и томным взглядом.
Я ходил при ней за друга
безобидный - хочь убей
андромедным экс-тазОм-андроменадом!
Она меня любила
за голубиный нрав
и приобщала к тонкому искусству
возвышенного пыла
без низменных приправ.
Чуть рядом куст - с андромедОвых уст: фу!
Но однажды, злой от жажды -
Андромеда! Кочумай! -
рявкнул я весьма двусмысленно и кратко,
андромёдом полный аж до
андрогона через край
всех приличий сексуального порядка.
Она меня, кобыла,
буквально поняла
и густо зарумянилась немедля,
как будто ей вступило
раздеться догола
и стать ещё чумней и андромедней.
В предвкушении открытий,
в нетерпении утех,
подавил в себе я норов голубиный,
взор метнул, как мог, сердитей
скрозь туманный андромех...
Мать моя! да ей, что мамонту дробиной!
Она ж меня крупнее
по всем своим статьям
и замыслам - что с тыла, что с фасада:
громада! ахинея!
царица несмеян,
святынь непобедимая армада!
Мне, плебею, мне, пигмею,
стало жутко - хоть ты сгинь!
Я бы сгинул! В пол ушёл! - не тут-то было:
Андромеда, коченея
монументом всех богинь,
вдруг насела на меня, ломя стропила!
Дозрела, мол, до смысла
махнуть на ё-моё,
пока всю андромедь не съела зелень,
пока в грудях не скисло
медовое литьё, -
а мне и приступить к такой красе лень!
У меня была подруга -
друг и враг в одном лице.
Всё к чертям накрылось андромедным тазом:
ни лица в часы досуга,
ни меня при нём в кольце,
потому как я и скован, и привязан...
Она меня сковала -
чего ломать комедь? -
в накале судьбоносного мгновенья
туманностью финала,
где можно околеть
без божества и - ах! - без вдохновенья...
Она меня сломала -
чего греха таить!
и не без преисподнего содейства! -
вселенностью развала
громадных нефертить
в расцвете своего андромедейства.