Мелочи, ограничения и холод,
Голод, сексуальное влечение, я молод,
Жаждой развлечений снова полный,
Я качаюсь на ветру в безликих волнах.
Этот мертвый, безразличный город -
Только повод
Для меня.
Все ***ня — я Д'Артаньян,
Остальные задыхаются от ран,
Раны в этой желчи, полной гноя,
Волны гноя, волны боли...
И кому-то не дают покоя,
Но они не для меня -
***ня.
Я пьян.
Пьяному ведь море по колено,
Только где колено, где волна?
Почему же море из говна?
На борту, видать, опять измена,
И я стал тем самым крайним, верно -
Что ж, не буду Д'Артаньяном — буду Гильдернстерном
Или, может, Розенкранцем,
Спокойным и рассчетливым, не нервным,
Пурпурно-разукрашенным и глянцевым...
Не спрашивай!
Родная, ничего не спрашивай!
Я ничего не знаю.
Я только тот, кто похоронен заживо
И к справедливости опять взывает
В могиле глупых слов, непонятых и непонятных,
Хоть где-то в глубине души
Я понимаю, как приятно,
Что справедливость — только то, что кажется...
Скажи!
Хоть слово мне скажи.
Молчишь? Ну хорошо, молчи,
Но только дай к тебе прильнуть
Ведь в этом суть
И в этом жизнь -
Её влачим.
Хочу потрогать твою грудь,
Она ведь так упруга, но мягка,
Я никогда ее не видел — пусть,
Но в этом я уверен, и почти наверняка.
Мне хочется в ночи
Почувствовать всем телом нежность языка,
Но ты не слушаешь — ты далека,
Находишь сразу тысячи причин,
Чтоб я остался на земле один...
Я не один.
Один не я.
Я инь и ян.
Я закольцован — весь в себе,
И я немного пьян,
Закован в цепи — я не Д'Артаньян.
Окончен путь, я на тропе
Влачусь в ночи из года в год,
Пою очередной романс,
И виден мне исход,
И я не Розенкранц.
Существованье лепит новый круг,
Я начинаю свой заход и существую,
Ищу натуру новую, живую.
Натуру. Вдруг?
Но город мертв —
Вокруг лишь дуры,
И в нем я существую -
Этим горд.
И похоть я мирскую услаждаю.
Я вам не угождаю?
А идите к хую.