Ника, или Собачья жизнь

Иван Табуреткин
Когда Ника чернильное око
выворачивает на меня,
я над ней человечу высоко,
свысока словесами звеня.

Когда Ника, творенье природы
и двуногого бога тщета,
у порога нужды и свободы
поджимает обрубок хвоста,

я нет-нет да замечу-припомню,
что живое к ногам моим льнёт, -
между делом кормушку наполню
тем, что бог накрошит и нальёт.

И потешу горячую холку
и шутя привлеку-оттолкну, -
а премудрая тварь втихомолку
огрызнётся ухмылкой: ну-ну!

И слезится из чёрного ока
вековечный собачий вопрос:
«Ты, всесильный, намного ль высоко,
или только меня перерос?

Ты, великий двуногий Хозяин,
отдаёшь ли должок бытия,
озаряя потёмки окраин,
или воля предельна твоя?

Или попусту ставит на скачках
на тебя вездесущая тварь?
Или маешься ты на подачках,
как и мы, не осилив Букварь? 

Или зря снаряжали всем миром
человека за светом-руном,
что рассеялся он по квартирам
и забылся ребяческим сном?

Вылез в лес - и врубил свой транзистор.
Влез в телятник - под телик мычит.
Птичий лай от собачьего свиста
кто в содоме таком отличит?

Я готова служить тебе верой,
но и правдой меня одолжи,
не охаживай сворою серой
живодёрню натаски и лжи.

Не расчёсывай дикие пряди
на потеху себе и гостям:
ради бога и радия ради
не согласна я жить по частям.

Я цела. Я одна. Я природа.
Загляни мне в глаза, загляни:
там не только собачья порода
и животного страха огни.

Я бессмертна. Я Ника! Победа
над безбрежным хаосом миров.
Ты подумай, чему меня предал
на загаженных свалках дворов!

Я на чёрном изломе Саланга
ненасытную смерть обвела.
Я тебя из горящего танка
с мясом вырвала, с боем взяла.

Сколько раз из пылающей хаты
выносила я вас, сыновей,
от природы умом не богата
и не столь благородных кровей.

Ты хозяин, венец совершенства,
говорящее чудо небес.
Ум и срам твой опутаны шерстью,
а на месте ошейника - крест.

Ты на идола всё уповаешь -
а в беде побиваешь меня,
забывая, что рядом товарищ,
сучье вымя, немая родня.

Но чутьём безрассудным ведома,
я осилю и волю и гнёт.
Кто тебя под руинами дома
откопает и людям вернёт?

Кто пожертвует верой и шкурой
ради шкуры и веры твоей,
не минуя повадкой понурой
три погибели минных полей?

И когда океанские ласты
опрокинут скорлупку твою,
полумёртвою хваткой зубастой
кто потащит тебя к бытию?

Но и мне не отпущено силы,
чтоб тебя и себя уберечь
в многолетнем огне Хиросимы
и в толпе, ковыляющей в печь.

Речь сливается с лаем, и слово
безымянным чадит языком -
и нечленораздельная мова
воспаряет разъятым дымком...»

Я очнулся: собака лежала,
королевское тлело руно,
и кусок раскалённого жала,
и зевающей пасти пятно,

и зубов частокол бесполезный,
и железного черепа лом, -
и тоска головою железной
с серебристым бодалась стеклом...