В родильном доме тишина,
Но в ней никак нельзя уснуть.
И женщина, что у окна,
Опять дает младенцу грудь.
Сиделка тихо улыбнется.
За окнами простой пейзаж.
А у тебя в руках смеется
Рогатый мальчик, и он – наш.
Их три, не много и не мало,
Торчат, потешны и неловки,
Разбросанные как попало
По маленькой его головке.
Жена моя, ты – благовест, когда
Вот так стоишь передо мной
И улыбаешься, не замечая словно бы
Как, самых отдалённых мест
Вселенной беспредельной достигая, –
Сама лишь плотяной, в морщинах, корешок –
Шевелится в руках твоих нагая
Весть, что он пуст, твой кожаный мешок.
Даже если солнце начинает
За пятиэтажки опускаться,
На родильный дом пролив
Свой тусклый свет,
Акушеры не перестают пытаться,
Несмотря на то, что – смысла нет.
Ведь под сводами шестой палаты,
Словно рыба раскрывая рот,
Втягивает беспокойно
Свой последний воздух
Выброшенный тёплою волной на
Берег человечности – урод.
Старые повитухи рассказывают, что однажды
родился мальчик с сердцем в форме кренделька.
Однако, оказался механизм столь сложен,
что крови ток, гонимый им, на всём пути
был слишком густ и сильно заторможен.
14 неполных дней прожил младенец.
Но эти дни он был – единственный,
был царь среди царей.
Теперь же он – делянка пастбища,
где лишь червей стада.
И вновь царит в природе простота.
Из простреленной посуды
Струйка тонкая торчит.
Стихли толки пересуды.
Изнемогший от простуды,
В колыбели мальчик спит.
Мама трогает украдкой
Лоб пылающий его,
И во сне вздыхает кратко
Огненное существо.