Он получает тысяч пятьдесят,
Он говорит: - страну разворовали.
А я молчу, что в тысячу оклад:
Я не хочу, чтобы об этом знали.
Он угощает сыром, ветчиной,
Мои же дети этот вкус забыли.
И я хочу, хочу, о, боже мой,
Чтоб их всем этим тоже накормили.
Он говорит, что Горбачев не прав
Не дело,- что узду с народа скинул…
А я стащил конфету - и в рукав,
Но он заметил и обратно вынул.
И странно: даже не было стыда,
Лишь за себя и за детей обида.
И так хотелось мне назвать тогда
Его заворовавшеюся гнидой.
За хитрый взгляд, за редкое кольцо,
За то, что нету грязи за ногтями,
Я выплеснул бульон ему в лицо,
И сыр голландский растоптал ногами.
Скорей уйти, чтоб не наделать бед.
Душа полна и зависти, и злости.
Два пальца в рот - и на земле обед,
Застрявший в горле ядовитой костью
Не удержался! Что это со мной?
В глазах застыла пышная витрина,
И девочка с протянутой рукой,
Стоявшая у двери магазина…
В кремлёвских стенах блеск и болтовня,
У нас - в котле стучат пустые ложки.
И нет важней проблемы для меня,
Чем ехать вновь в деревню за картошкой.