***
Рассеянной сетью колышутся травы,
Бряцают роскошества ржавых петель,
И манят заборы, серпы и дубравы
Хмельных мужиков и беспечных детей.
Слабеет привычка ласкать против шерсти
Разлапье стихов, беспородных собак,
Кидавшихся вырвать по рифме у смерти,
Орущих на псарне у Леты в гостях,
И из запустенья цветов полумертвых
И из заточенья висячих замков
Срывается детство висков полустертых,
Веселье до муки провидцев Петров.
***
Бродяжая скамейка
Среди свободных трав,
Плывущая ладейка
От суетных забав;
Наперсточный ковчежец
Моих спасенных слов
Ныряет в безмятежность
Затопленных голов.
Вдыхают камни душу,
Играют мотыльки —
Ты детских слов послушай
И громы изреки.
Бери топор и заступ,
Рифмуй плавучий скит
И, как Иона, властвуй,
Когда проглотит кит,
Когда порубят в щепки,
Как лыко, изотрут,
И выплюнут ошметки
Того, что было труд.
Плывут в садах обломки
Замученной ольхи,
Скандируют потомки
Доплывшие стихи.
***
Когда в кувшинах тесных гаснут розы
И в духоте московской липов цвет
Безумным пчелам шлет такие грезы,
Которых даже у безумцев нет,
Когда по стенам запеклись картины
И память до краев воспалена,
И на столах любимых книг руины,
И на мольберте старится весна;
Когда нет cил на зелень и на мякоть,
Накрашено пружинят имена,
Плеяды числ летят меня оплакать,
Поэзия мне дарит письмена;
И восхожу под таинством багрянца
И раздвигаю гнева валуны
И жду вестей Всевышнего Посланца,
Томлюсь до срока крестной вышины.
***
Я становлюсь косноязычней,
Пришедшая любовь права,
Взамен мне оставляя птичьи
Неизъяснимые слова,
Переполняя сладкой брагой
И серным привкусом грозы,
Дневной пчелиною отвагой,
Смолой полуночной слезы,
Преизобилием созвучий,
Смешением сюжетом всех
И выручает только случай
От Вас, мой Бог, не то бы грех,
Не то меня ищите черти
И вся архангельская рать —
Концов ни в хаосе , ни в смерти,
Ни на земле не отыскать.
Хожу во времени отлогом,
Учась несуетной игре.
Точь в точь дитя христовым слогом,
Ищу чернику... в январе?
***
Фигуры святых, как замочные скважины,
Духовных отчизн отпирают врата.
Восходят молитвенные отважные,
Когда алтарей кровоточат уста.
Когда над прудами проносятся зарева
И девство рыдает поруганных ив,
И дети вкушают казенное варево,
Былин и преданий не переварив;
И бесы упитаны и неисчисляемы,
А души некормлены и сочтены, —
О женские очи — луга затопляемые!
О очи мужские по нарам бледны!
В архивах косой вечерок отпечатался,
Полуночь трещала про Ленский расстрел,
А утром тридцатых для каждого пятого
Теплушки закрылись и срок загремел.
Как Року закажут такие вот россказни
И “яти” указов поступят в набор,
Вы нимбов обрушьте охряные осыпи
И идолов в реках студите позор.
Не выдайте землю, заветную странницу,
Не выдайте веру в облете полей,
Невинную Русь, большеглазую данницу
Своих плащаниц и своих лагерей.
***
Мне говорят, что не было стихов,
Лишь на скамейке прела мята,
И кто-то вспомнил таянье снегов,
А кто-то ощутил молитву брата.
Мне говорят, дорожка так не шла,
И двери навзничь так не открывались,
Стихи ушли, как женщина ушла:
Прочлись и вспыхнули, предав, остались.
Мне говорят, часы не били пять,
Мне говорят, что позабыли строчки,
Но я во сне их напишу опять
От первой боли до последней точки.
Мне заговор вселенной не смешон,
И мне рассол её обид не вкусен,
Но всё же я полезу на рожон
И обтрясу её наряд до бусин;
Из-под монист и воровских заплат,
Из-под корсетов времени-пространства
Я изыму мой драгоценный клад
И буду поощрён за постоянство.
***
Осы вьются, осы злятся:
Манит сладкая тюрьма,
По привычке их боятся,
Им открыты закрома.
Ими перехлестнут воздух,
Ими время сочтено,
Ими любоваться поздно,
Канут с ягодой на дно!
Но добычи не покинут,
Цепких лап не разожмут,
Хоть запал из сердца вынут,
Утонул в вареньях кнут.
Утопают и роятся,
Нам же выпить суждено
В плеске алчущих паяцев
Это красное вино.
***
В руках моих Библия и зверобой,
Тетрадь на садовой скамейке.
Приветствую вечер открытой душой,
У смерти не клянчу лазейки.
Под клекот зерном захлебнувшихся кур
И шорох их перьев лиловых
Накину убор из пылающих шкур,
Гремящих, поющих; сосновых.
Восстану на рати и на леса,
Раздвину поток Иордана
И как Иоанн возвещу небеса,
Воздвигну всполох изтумана.
Господь же, ромашек белее, разут,
Грядет под деревья спокоен;
Я вижу суставов сверкающий жгут
И обувь сплести не достоин;
Предтеча с ладони смахнул зверобой
И он расплескал океаны,
А Сын Человеческий вышел босой
На крест и на ржавые раны.
***
Вокруг святой деревни
Разубраны поля,
Сосна величит земли,
Кропленьями смоля.
Мне ворковала в душу,
Ладони затенив,
Голубушка-церквушка,
Святой смолы испив,
Что неотвязней мёда,
Преследованья пчёл,
Давидового рода
Высокий произвол,
Не мир, но меч пославший,
Не сдобу, а соху,
К добру не принуждавший,
Да рекший не в слуху;
Трости не преломивший,
Не угасивший льна,
Суд сердца сотворивший
Для каждого сына.
Как вето перед властью,
Пшеничных губ разлом.
Но почему причастье
Так пахнет молоком?
***
Поутру соловьи запели,
Их слышно было за версту,
Свои неистовые трели
Дарили Господу Христу.
Звала в безбрежье безнадежность
И нагота отозвалась
И колдовством казалась нежность,
Слагала имя ипостась.
А небо рвалось крестной мукой
На все четыре стороны,
И дичь бежала из-под лука
И пашня из-под бороны,
И был бездомен и отчаян
Наивный пальцев разговор,
И, как сокровище, нечаян
Ладони дышащий узор.
***
В этот вечер все разбилось,
В ливне вымокло насквозь,
Поломалось, разлучилось,
Умерло, приобрелось.
Проливное — прорычало,
Истошное — изошло,
Закрутилось всё сначала,
Да подсохло, да сошло.
***
Так подходяще, так нелепо
Усталость сумерек спешит
И тянутся в ночные склепы
Чреды ошибок и обид,
Слепых игрушечных пристрастий,
Эпизодических утрат,
Наездов, съездов, двоевластий,
Женитьб, нечаянных котят.
А за окном светает лето,
Играет Божья благодать,
И можно было б до рассвета
Молиться или танцевать.
***
Не посвящайте гранёные камни стихам,
Тем и другим необходимо дышать,
Меньше работы свёрлам и молоткам,
Выше искусство шорохи тел слагать,
Ближе пустыни, их драгоценная мзда,
Шире подошвы гор и нежней вода,
Девствены пашни, дерзостней города,
Если ручьям и камням привольно спать,
Если оставить кладки стихов векам,
Трещины рифм не замазывать будто шрам,
Жертвенникам неприятны разгул и гам,
Детям спокойней спать.
***
Есть вечера, когда природа
Пророчит козьим языком,
Крадутся фавны с дымохода
И Дионис стучится в дом,
И вой отбившихся от стаи
Перерастает белизна
Небес, и сумерки пылают,
Стучит котурнами сосна.
Пьянее масел и бальзамов
Стенает травная юдоль,
Белоголовый, как сметана,
Булыжник вспоминает роль;
Заблеяло, заколосилось
И затолкалось, как вино,
Всё, что от матушки родилось,
Всё то, что в память втеснено.
Но неязычески бледнеет
Смущенной девой береста,
Берёзка подставляет шею
Под начертания креста.
***
Кораблики лип золотые
Шумнее судов многотонных,
Стофунтовый голос святыни
В стопушечных кронах зелёных.
Свидание с Новой Деревней
Шатром голубым над древками
Травой, протыкающей бренье,
Растет за крутыми ветвями.
Здесь страждущий не покинут,
Отверженный не оставлен,
Здесь кляп у заклятья вынут,
У окон распахнуты ставни.
Во церковь входные ступени
Обласканы топорами,
Главой усмиренные тени
Не смеют плестись за крестами,
Здесь детям назначена встреча,
А взрослым доступна тайна,
Глядите: идут навстречу —
Не вас ли венчать случайно?
***
О вымокший стол на садовой дорожке
Железной посуды звенит разговор,
Трезубец судьбы на изогнутой ножке
Встречается с вилкой изысканных ссор.
А что если нынче не будет вам ночи
И выстрелит в память полынь наугад,
И будет зарницей отыскивать очи
Всех тех, кого в жизни сожгли невпопад,
И будет шептать имена слаще мяты,
И щеки румянить и нежить пыльцой,
И вскрикнет свечой перед острой лопатой,
И мускус кровавый пришлет за собой.
Их суд закипает последнею тризной,
По копоти воска на стенах зачтет,
Как жил с прибауткою и с укоризной
Поверивший в ночь христианский народ.
В светлейших печатях вечернее небо,
Сама Богородица сходит дождём,
И мокнут края золотистого хлеба,
И Дева поля причащает вином.
***
За тенты ветряного торга
Букеты пар туманят путь,
Кульки румяного восторга
Швыряют в стиснутую грудь.
И с флейтой четырёхколёсья
Соседний давки кипяток
Соединен бульварной босью
Травы, скамеечных досок...
За кленом, по холодной гальке,
Переступает не спеша,
Отдавши путь бедовой палке,
Такая нищенка-душа.
***
В полночный дом стучитесь дважды, —
Учил страдающих Христос. —
И хлеб проявится однажды,
Благоухан от недр и слёз,
Звенящ от жестяных прогалин
Подтлевших крыш и от тоски,
Благословенный от кристалин,
Из коих в розе лепестки.
Как через прокажённый кашель
И проклятой смоквы удел,
С серебряно-субботних пашен
Воздвигся колос и воспел;
И мир, твердевший грозной лавой,
Немел прозрачной кожурой,
Как римлян хищные оравы
Перед подвижницей нагой;
Как птица, пел: Не будьте горды,
Учитесь жить у малых сих.
И оступалися когорты
На прораставших мостовых.
***
Дарит август мёд с чертополоха,
Поздних встреч по тропам перезвон,
Луг горит цветным переполохом,
Головами клевера прожжён.
Утомив в ладони семена,
Высыпаю в шустрые речушки.
Осень, осушив зерно до дна,
Вам плеснет в лицо из синей кружки.
Веток туго заткнутый подол
Нас приподнял до небесных скважин;
Я от красных губ прохладно-зол,
Жму и мучаю ресницы ваши.
Ваша шея слиток бедняка,
Ваша грудь неизреченный кладезь,
Но, поймите, под рукой строка
Не щегол, а журавлиной стаи зависть.
Вы пока лишь чудо-красота,
Вы пока лишь темень золотая.
Вам ли помнить серебро поста
В поисках утерянного рая?
***
Отец мне голос подарил,
А мать любовь дала,
И духовник благословил,
И вот я у весла.
Его сжимало столько рук,
Поило столько волн,
Я ныне выброшен на круг,
Я вывернут на кон.
На этом лобном колесе
Я б тотчас изнемог,
Когда бы в средней полосе
Мне не являлся Бог,
Когда б оранжевым вином
Невызревших рябин
Я не был с детства причащен
И не едал калин;
В печатнях огненных небес
Уже давнишний гость,
Но без заглавья мертвый лес
И человечья кость. —
Отец мне голос подарил,
А мать любовь дала,
И духовник благословил,
И кость моя бела.
Гений
Ты, Ты, я плачу, Ты вернулся
И в дымку окон постучал,
И болью в сердце улыбнулся,
Чтоб я нежней Тебя встречал,
Во сне Ты пел под сенью флоксов
И хлеб разламывал шутя,
Не помнил притч и парадоксов,
Мои наития щадя.
Ты здесь, но не откроют звуки,
Как Ты угадываешь лист,
Как ваши сдвоенные руки
По клавишам обрушил Лист...
Молчу, пока цветы безгласно
Свой осыпают аромат,
Но уронить виски опасно,
Они разлукой шелестят.
***
Пусть мне теперь не хватает гортани,
Обида моя велика,
Кровь в гвоздевой разогналась ране,
Прыгнет за облака.
С преступной голенью раздробленной
Дух мой сойдет с креста,
Буду я ныне травой зелёной,
Буду как береста.
Буду тридни с небом брататься,
К слову вернусь потом:
Ведь оперённому легче гнаться
За золотым пером.
Скоро приду и с вами буду
Ночей до сорока,
Вспомню и те стихи, и Чудо
Мне сохранят века.
***
Листвяный, травинный, таинственный день —
В нем ландыш, и дуб, и спасенье,
Сияла над венами нежная сень
И тело дышало без тленья.
А шёпот купав обещал мне грозу,
Заманивал в даль голубую
И видел я детства немую слезу,
И видел берёзу нагую,
И волосы нежной близ диких купав
Казались и впрямь золотыми,
Но прежний завет, нам в виски просияв,
Оставил их просто седыми.
Где лоси трубили, а где поезда,
Им равно сердца отзывались,
И будто бы души сливались тогда,
И будто бы души прощались,
Да тёмным копытом ладони прижав,
По моху бродило сомненье,
Да чёрные тени прогорклых дубрав
Затаптывали откровенье.
Пусть не улыбнется твой шахматный Крым,
Не хлынут катамараны,
И эндшпили, — мир нам, и мир другим,
Кому расставаться рано.
***
В трухлявость заброшенной дачи,
Под тоненький звон топора
Из сердца горячий калачик
Роняет мне зёрна: пора.
Пора, пока каркает ворон,
Звонком созревает болезнь,
Чернобыль невидимым вором
Пятнает зелёную песнь...
С веранды застёкольно-хрупкой,
По шлюзам ступеньки гнилой
Плыву я спокойной скорлупкой
К Сударыне Деве Святой.
____