Не ела Лиса Колобка, поскольку лисы хлеб не едят. http://www.stihi.ru/2009/12/18/1034
Лиса Колобка не ела, она его поимела :) http://pravoslav.at.tut.by/tain/prich.html
Мыши хлеб любят.
Птички хлебушек поклевать не откажутся.
Пока не окажутся
заперты в клетке.
Чирикая тихо на ветке:
Что за страшный крокодил Солнце в Небе проглотил?
КОЛО Бог почил
в Лисе?
Не уверен я...
Не все
складываются слова...
эх, глупая моя голова
Ворон и Лисица — почётная небылица -
КОЛО — Бог
а где же спица
у этого колеса
и где же тогда Небеса?
где обещанный Рай?
Покидай Ойкумену
за край
выходи
из бездны страха
Радость
Искренность
рубаха
ближе к телу
или Дух?
Кто рискнет?!
Скажи Ка в слух!
28.09.2010
_________________________
***
В сказке колобок создаётся стариком и старухой путем метения по амбарам и поскребания по сусекам как сферической формы хлеб, который внезапно оживает и убегает из дома. Сюжетсказки представляет собой цепочку однородных эпизодов, изображающих встречи с различными говорящими животными (представителями фауны), намеревающимися его съесть, однако колобок уходит от всех, кроме лисы. С каждым зверем колобок вступает в дискуссию, в которой он путём не очень обоснованной логической индукции аргументирует свой уход: «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, и от тебя, медведь (волк, заяц), уйду». Лиса путем обмана, притворившись частично лишённой слуха, ловит его на тщеславии и, воспользовавшись егодобротой (выраженной в готовности повторить песенку поближе к уху и рту лисы), съедает.
***
С.П. Баева
Черты трикстера в сказках о животных
На примере книг «Народные русские сказки» Афанасьева А.Н. и «Трикстер - исследование мифов североамериканских индейцев» Радина П.
Многие исследователи находили различные, иногда и исключающие друг друга, варианты взаимоотношений между мифом и сказкой, например, В. Я. Пропп считал, что сказки уходят корнями к «древнейшим мифам», а некоторые этнологи полагали, что это два разных жанра, существующие бок о бок, но мало соприкасающиеся. Современные изыскания в этой области, охарактеризованные сменой отношения к фольклору, в котором разглядели сакральное знание, приводят к мысли, что миф и сказка «преобразуют одну и ту же субстанцию, но делают это каждый по-своему».
Несмотря на то, что связь сказок о животных с тотемными мифами не оспаривается практически никем из исследователей: «Происхождение сказки из мифа не вызывает сомнения. Многочисленные тотемические мифы и особенно мифологические анекдоты о трикстерах широко отразились в сказках о животных». Почему-то часть работ, посвященных этой теме, отказывает некоторым сказкам в «божественном» происхождение. Причем, не антиклерикальным и не социальным пародиям, а, например, вполне трикстерскому, «лисьему» циклу. А. Н. Веселовский, на которого в своих исследованиях ссылается Э. В. Померанцева и В. А. Бахтина, пишет: «Я не могу себя уверить, чтобы все проделки нашей Лисы Патрикеевны когда-либо имели место в облаках, а не в курятнике».Может быть, сама лиса и не была замечена в делах достойных бога или, на худой конец, культурного героя, но многие ее приключения живо перекликаются и с историей Ваджункаги (трикстер племени виннебаго), и с проделками других трикстеров. То, что лисица не добыла ни огня, ни пищи для человечества, не повод не видеть за ее верткой рыжей шубкой насмешливую улыбку трюкача. Ведь трикстер, по сути своей, фигура вне-, или даже, довременная. Приняв участие в создании мира, посмеявшись над незадачливыми представителями рода человеческого, подставив себя под насмешки и выступив в роли благодетеля, трикстер ушел, не уходя. На Земле остались его «меньшие братья», в которых его природа неизменна. Издревле лисица считалась у славян символом хитрости, коварства – т.е. имела главные качества трюкача. Нередко ее проделки настолько безупречно переворачивают действительный мир, отраженный в сказке, что смело можно говорить о создании «теневой реальности», помогающей высмеять осознать человеческую глупость, недалекость. Если рассматривать сказки о лисе не как отдельные истории, а в совокупности, может получиться целый цикл рассказов о трикстере, в котором он и обманывает, и попадает впросак, выступает и отрицательным, и положительным героем.
Как и у большинства зооморфных трикстеров, основная побудительная причина коварства лисицы – голод. Например, в сказках «Лисичка сестричка и волк» (1-7, нумерация сказок предложенная А. Н. Афанасьевым, здесь и далее – в скобках), желание покушать заставляет лисицу прибегать ко многим хитростям. Необходимо отметить, что голод животных имеет, в первую очередь, исторические корни, то есть взаимоотношения славян (да и любых народов) с дикими животными, происходили по принципу «кто кого съест», или «кто и что у кого съест». Но, не стоит забывать, что и зооморфный трикстер (в первую очередь, индейского цикла) позиционируется как существо, чьими поступками руководит голод, похоть, желание посмеяться и обстоятельства.
Некую общность можно найти между довольно-таки известным сюжетом мнимой рыбной ловли (1-7 (сразу хочется оговориться, так как многие сказки идентичны по содержанию, имеет смысл выбрать ту из них, что наиболее полно отражает черты трюкача)) и убийством детенышей енотов Ваджункагой. Лиса, прикинувшись мертвой, крадет рыбу из мужицкого воза, а потом хитростью заставляет волка опустить хвост в прорубь и просидеть там всю ночь. Индейский трикстер, чтобы спокойно съесть маленьких зверей, отправляет их матерей за сливами, но только не за самими плодами (их очень сложно достать), а за их отражением в воде. Правда, у лисы обманные действия начинаются сразу же, а индейский трикстер предварительно сам становится жертвой собственной глупости. После одурачивания и в той, и в другой истории следует насмешка над жертвой, благодаря которой хитрецам удается избежать мести. В результате, Ваджункага убивает самок енота, а лисица катается на волке. Следующий поступок рыжей обманщицы (1) тоже трикстерского характера: совместное с волком сооружение избушек – ему ледяную, а ей лубяную. Весной, когда обман раскрывается, лиса, вновь с помощью хитрости, избегает мести волка, заставляя его перепрыгнуть яму: «Прыгай! Если ты перепрыгнешь яму – тебе меня есть, а не перепрыгнешь – мне тебя есть». Разумеется, волк остается в яме. Способ уйти от мести с помощью обманного убийства или устранения соперника - обычный для трикстера. Другое приключение Патрикеевны, тоже вполне в духе трюкача, который не только обманывает других, но и сам нередко попадает впросак. Сюжет очень известный:
Ишла лисичка-сестричка по дорожке,
Несла скалочку;
За скалочку – гусочку,
За гусочку – индюшечку,
За индюшечку – невесточку!
Заходя переночевать, лиса, когда никто не видит, избавлялась от своего добра и требовала откуп. Только в результате, в мешке оказалась не «невесточка», а собака. В конце сказки появляется и антиклерикальный сюжет, лиса предлагает петуху исповедаться («у тебя семьдесят жен, ты завсегда грешон»), а когда он спускается с ворот – съедает его.
Определенную социальную сатиру можно увидеть в сказках «Лиса-повитуха» (9-13). В русских народных сказках не редок мотив высмеивания жадности не только помещиков и попов, но и крестьян. Например, сказки об ушлых солдатах, умеющих приготовить кашу из топора. То, что лиса представляется повивальной бабкой или кумушкой, не случайно, эти женские образы не раз служили предметом насмешек, из-за склонности к сплетням, жадности и глупости некоторых представителей этой профессии (повивальная бабка). Примеры можно отыскать во всей русской литературе, вплоть до ХХ века. Даже ответы лисы на вопрос, кто родился: «початышек, последышек и т. д.» (12) – пример образцового народного юмора, имеющего не малый сатирический оттенок. Только в этих сказках, в отличие от сказок про исповедницу, лиса обманывает не своего возможного «клиента», а глупого волка. Притворяясь, что ее зовут в повивальные бабки, лисица съедает весь запас масла (меда) незадачливого серого разбойника. Потом с помощью хитрости лиса отводит от себя подозрения, которые падают на волка. Интересно, что в этом цикле сказок снова присутствует мотив мнимой рыбной ловли, только на этот раз лиса отправляет волка в прорубь, не за тем, чтобы спокойно дать себе пообедать, а чтобы завладеть его избушкой (11).
В связи с трикстерским осознанием себя, любопытны («Так вот почему они называют меня Глупцом, Трикстером») отдельные моменты антиклерикальной сатиры сказок «Лиса исповедница» (15-17). В некоторых из них петуху все же удается спастись, он обещает лисице сделать ее просвирней. Когда лисица понимает обман, она восклицает: «Сколько-де я по земле не бывала, а такой срамоты отроду не видала. Когда бывают петухи в дьяконах, лисицы в просвирнях». И в том, и в другом случае прослеживается мотив осознания себя, своей истинной природы, только лиса знала ее с самого начала, но кураж, пришедший после удачного вранья, заставил забыть об этом. Но, главное здесь - сатира на «чиновников от бога», «петух угадывает тайное желание лисы быть ближе к церковному миру». Славяне, рассказывающие друг другу эту сказку, смеялись не только над одураченной или, наоборот, удачливой лисицей, но и над тем, что многие дьяконы и просвирни, действительно напоминали им этих животных.
Сказка о лисе-лекарке (18) обычно не считается сатирической, но, в то же время, в ней отчетливо видны трикстерские мотивы и сатира на людскую доверчивость и глупость. Старик случайно убил свою старуху, хотел показать ей, какая наверху благодать, полез по выросшему до неба кочешку, взяв мешок со старухой в зубы, да и не удержал – выронил: «а в мешке одно костье, да и то примельчалось». Лиса взялась вылечить бренные останки. «Медицинские приготовления» скорее напоминают подготовку к комфортному обеду: «Ну, вытопи баньку, снеси туда толоконца мешочек, маслица горшочек, да старуху, а сам стань за двери и не смотри в баньку». Лиса мало того, что замечательно попировала, так еще и посмеялась над доверчивым глупцом.
Сказка о еще одной связи лисы со смертью приносит неприятности самой рыжей плутовке. Лиса нанимается в плачеи (21-22). Начинается сказка так же, как и предыдущие, но рыжий зверь уже не лекарь, а плакальщица старухи. За свои действия лиса просит в награду несколько курочек, а получает – пса в мешке. Здесь и в сказках «Мужик, медведь и лиса» (23-26), присутствует трикстерский момент ссоры с собственным телом - один из наиболее характерных признаков бессознательности. «А ты хвостище, что делал?» – «Я по пням, по кустам, по колодам зацеплял, чтоб собаки лисоньку поймали да разорвали». – «А, ты такой! Так вот же, нате, собаки, ешьте мой хвост!» (21). То что, лиса умудряется беседовать с собственным хвостом, вновь напоминает о Ваджункаге, у которого определенные части тела живут совершенно обособленной жизнью. Юнг видел в этом безусловное доказательство бессознательной природы трюкача.
Для более полного отражения образа трикстера, важны сказки, в которых лиса становится положительным героем (27, 28). Хитростью она спасает от бирюка мужика (27) и овцу (28). Стоит вспомнить любой трикстерский цикл, – везде хитрость и коварство трюкача периодически были на руку другим персонажам. В одной из вариаций сказки о волке и козлятах (54) лиса помогает козе отомстить волку, съевшему детенышей. Хитрость здесь обоюдная.
Перевернутый мотив съедания собственных внутренностей встречается в сказках «Звери в яме» (29-30). Сюжет очень известный: «Шла свинья в Питер богу молиться...». По дороге набрала себе компанию, но звери недоглядели и упали в яму. Чтобы не умереть от голода, лиса придумывает соревнование: кто тоньше запоет, того и есть (кроме нее в яме сидят свинья, волк, заяц и белка), потом, когда зайца и белку съели, – кто толще запоет. В итоге она остается со свиньей наедине, лиса потихоньку поедает оставленные про запас «кишочки», говоря, что, мол, разорвала себе брюхо, да и ем. Глупая свинья следует ее примеру, и обеспечивает рыжую плутовку замечательным салом. В этой сказке трикстерское соревнование (приключения трюкача практически никогда не обходятся без состязаний), лишь намечено, то есть, условия для лисы выгодные, но лишь в этом и заключается хитрость. Сказка «Лиса и рак» (35) целиком посвящена состязанию: рак прицепляется к хвосту лисицы и таким образом оказывается впереди нее на финише (лиса махнула хвостом) (трикстерскими чертами здесь обладает рак). Подобные сказки характерны практически для всех народов (сюжеты часто бывают очень похожими), это и сказки американских негров о Братце Кролике и Братце Черепахе, и тувинская история о лисе и налиме, и бирманская сказка о лошади и улитке, и силамурская – об улитке и обезьяне, и латышская – о еже и зайце и др. Несмотря на то, что в большинстве состязаний победители выигрывают за счет помощников, плутовство здесь одного порядка. Благодаря хитрости, более сильный противник остается в дураках. Также состязание один из основных моментов в сказаниях виннебаго, причем, там проигрывает Ваджункага. Следовательно, не смотря на то, что в русской сказке хитрее оказывается рак, образ лисы – тоже вполне схож с образом трикстера.
Практически любое добывание лисой пищи происходит с помощью хитрости. В сказках «Кот, петух и лиса» (37-39, но подобный сюжет очень распространен, вместо петуха может быть жихарь, вместо лисы – Яга-баба (106-107) и т. д.), лиса три раза песней да уговорами выманивает петушка из дому, на третий раз – съедает. Но, пожалуй, показательнее здесь не хитрость лисицы (хотя она несомненна), а доверчивость петуха. Вот в сказках о жихаре (106-107) трикстерские черты приобретает уже сам «будущий обед». Попав к Яге-бабе, он хитростью вынуждает ее сесть на лопату и засовывает в печь: «Я, - говорит, - не знаю, поучи сама!» (106).
Другие животные тоже нередко обладают качествами трюкача. Это, например, кот и баран (козел), сумевшие напугать волков и медведя (44-47). Сбежав из дома, чтобы уйти от заклания, они попали прямо к костру, где собрались бирюки, но в мешке у беглецов лежала найденная волчья голова. С помощью нее кот и баран представили дело так, будто бы только что они убили двенадцать волков: «Брате, - спрашивает баран у кота, - что нам вечерять будет?» – «А двенадцать-то волчьих голов! Поди выбери, которая пожирнее» (44). Здесь (44) чертами трюкача обладает кот, он обманом выманил барана из дома (убить хотели именно кота, за воровство), чтобы иметь попутчика в странствиях, придумал хитрость с головами, а потом и напугал медведя. Сравнение несколько грубое, но взаимоотношения этих животных можно сопоставить с взаимоотношениями Локи и Тора в гостях у великана Трюма (когда Тор, переодевшись Фреей, добывал свой молот). Локи, как и кот, главные придумщики, а Тор и баран – исполнители. В других сказках из этой серии (иногда вместо барана или кота действует козел), домашние животные – равноправные партнеры. Мифологические трикстеры в основном действуют в одиночку, в то же время, в сказках не редкость сотрудничество животных. Например, в «Собаке и дятле» (66-67), только благодаря совместным действиям им удается одурачить баб, деревенскую свадьбу и т. д. Но, вновь, распределение ролей: дятел – плут, собака – исполнитель и потребитель (еда достается ей).
Не хитрость, но несознательность трикстера, встречается в сказке о медведе, собаке и кошке (59). Может быть, и не стоило ее упоминать, но способы добывания пищи собакой - копирование медвежьих, - отсылают нас к путешествию Ваджункаги по родственникам. Он пытался достать еду способами, которые были ему не по плечу. Этот же сюжет встречается в русской народной сказке о солнце, месяце и вороне вороновиче (92). Здесь главное – несознательность собственной природы (как и в случае ссоры с различными частями тела), юмор.
В сказках о животных, не только звери обладают чертами трикстера. Например, повествование о «Медведе, лисе, слепени и мужике» (48) и сюжетом, и героями напоминает один из рассказов о трюкаче из индейского цикла. Один из легендарных зверей – медведь, желающий улучшить свой внешний вид, и там, и там оказывается обманутым (в индейских сказаниях еще и убитым). От Ваджункаги косолапый хочет получить замечательно-красивый хвост (птицу, засунутую в анальное отверстие), а от русского крестьянина – новый окрас. Мужик связывает медведя и избивает его раскаленным топором, утверждая, что именно так и надо «пежить».
Социальные и антиклерикальные пародии, присутствующие в сказках о животных, сатира североамериканских индейцев, перевернутая реальность «пира дураков» - сходны. Цель их высмеять существующие порядки. Следует вспомнить цикл сказок о Ерше Ершовиче (77-80). «Здесь, - пишет В. А. Бахтина, - в центре внимания суд. Причем суд, поданный в определенном плане, увиденный глазами народа и несущий на себе его оценку».
Также, в связи с этой сатирой можно вспомнить бытовую« сказку Шемякин суд» (319-320), где трусость судьи и его оригинальные решения, приятые в пользу бедняка (лошадь, которой он случайно оторвал хвост остается у него до тех пор, пока хвост не отрастет; человеку, чьего брата задавил главный герой, прыгнувший с моста, предписывается повторить подвиг неудавшегося самоубийцы) и т. д.
Безусловно, значение образа трюкача в фольклорных произведениях, лежит куда глубже банальной сюжетной линии. Ведь сказки – это не просто народная фантазия, или бытовая переработка мифов, это еще и своеобразное отражение реальности, точнее, отношения к ней. Абсурдность многих сюжетных линий не случайна; так же, как и гротеск, фантастика, о которых пишет В. А. Бахтина: «странное поведение людей и животных (свинья в Питер идет богу молиться, волк печет оладьи, лиса выступает в роли плачеи; мужик делится с медведем урожаем, сажает бабу в мешок и лезет на дерево, спасает волка от охотников)». Их функции заключаются не только в поэтической переработке реальности, но и в выявлении, а точнее в демонстрации, причинно-следственных связей, некоего алгоритма действий, который в той или иной мере присущ жизни (имеется в виду отражение глубинных человеческих побуждений (хаоса, бессознательного), о которых писали и Юнг, и Фрейд и др.). Роль трюкача в этом процессе двояка, так же, как и его природа: природа культурного героя и плута, - демиург-трикстер «сочетает в одном лице пафос упорядочивания формирующегося социума и космоса и выражение его дезорганизации и еще не упорядоченного состояния». Создавая мир, привнося в него какие-то ценности, трикстер, тем не менее, оставляет лазейку для себя и для тех, кто отважиться шагнуть за ним. Когда человечество забывает трюкача, оно обрастает предрассудками, «чувствует себя полностью зависимым от окружающей среды и утрачивает всякую способность к наблюдению».
Но, сколь бы ни было уверено человечество или отдельные его представители в прочности своих позиций трикстер, обернувшись хитрой девой, коварным рыжем зверьком, шутом или баснословным сказочником, - рано или поздно вступит в свои права. «Однако если сознание попадает в критическую ситуацию, скоро становится ясно, что тень не исчезла бесследно, но лишь ждет своего часа, чтобы снова заявить о себе в виде проекции на другого. Если этот трюк оказывается удачным, то между ними немедленно создается мир первобытной тьмы, в котором и случается все, что характерно для Трикстера – даже на высоком уровне цивилизации».
Библиография
«Зарубежные исследования по семиотике фольклора» сборник статей, М., Главная редакция Восточной литературы», 1985
А. Н. Веселовский. Собр. соч. 1938
Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. М. 1957
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1995
В. А. Бахтина «Эстетическая функция сказочной фантастики. Наблюдения над русской сказкой о животных», изд. Саратовского университета, Саратов, 1972
Голосовкер Я.Э Логика мифа. М., Наука, 1987
Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. М., Наука, 1986
Е. М. Мелетинский «Миф и историческая поэтика фольклора», Всероссийская научная конференция «Проблемы исторической поэтики фольклора», на правах рукописи.
Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., Российский
гуманитарный университет, 1994
Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 2000
Мифология древнего мира. М., 1997
Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. - М., Наука, 1975
Померанцева Э.В. О русском фольклоре. М., 1977
Померанцева Э.В. Русская народная сказка. М., 1963
Проделки хитрецов: мифы, сказки, басни и анекдоты о прославленных хитрецах, мудрецах, шутниках мирового фольклора. М., 1972
Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М., 2002
Радин П. Трикстер - исследование мифов североамериканских индейцев с комментариями Юнга и Кереньи. «Евразия», 1999
Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 2002
Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л., 1976
Юнг К. Г.Душа и миф, шесть архетипов. Киев, Port Royal, 1996
«Зарубежные исследования по семиотике фольклора» сборник статей, М., Главная редакция Восточной литературы», 1985, 320 с., С. 21
Е. М. Мелетинский «Миф и историческая поэтика фольклора», Всероссийская научная конференция «Проблемы исторической поэтики фольклора», на правах рукописи.
А. Н. Веселовский. Собр. соч., т. XVI, 1938, стр. 103
В. А. Бахтина «Эстетическая функция сказочной фантастики. Наблюдения над русской народной сказкой о животных», изд. Саратовского университета, Саратов, 1972 г., стр. 39-40
В. А. Бахтина «Эстетическая функция сказочной фантастики. Наблюдения над русской сказкой о животных», изд. Саратовского университета, Саратов, 1972
В. А. Бахтина «Эстетическая функция сказочной фантастики. Наблюдения над русской сказкой о животных», изд. Саратовского университета, Саратов, 1972, С. 46
Е. М. Мелетинский «Поэтика мифа», изд. «Восточная литература» РАН, М. 2000, С. 188-189
К. Г. Юнг статья в кн. П. Радина «Трикстер - исследование мифов североамериканских индейцев», «Евразия», 1999, С. 281
К. Г. Юнг статья в кн. П. Радина «Трикстер - исследование мифов североамериканских индейцев», «Евразия», 1999, С. 280
http://scepsis.ru/library/id_454.html