И он ушел. Отколыхала ярость,
он весь болел и ничего не ждал.
Дождя раздвинув звякнувший стеклярус,
он вышел в новый мир - мир без дождя,
за ним остались боль, любовь и зависть,
и ненависть - немного погодя.
Он вспомнил - после ливня он стоял
там, у нее, и вниз смотрел с балкона:
по тротуару зонтики ползли,
как божии коровки, и троллейбус
светился стрекозиными глазами,
отображая небо и газон,
где, виновато подвернувшись запятой,
облезлая собака испражнялась,
газон был малахитового цвета.
В том доме расставание висело,
как меч дамоклов. Да, она намокла
под ливнем и смеялась, он помог
ей майку снять и вдруг увидел груди
в контрасте с загорелыми плечами
сметанной белизны, они круглились
под тяжестью своей немного вниз
и вверх задорно вздернули соски...
Он вспомнил шум ласкающей руки
на раковины шум морской похожий,
ладонь шумит чуть к уху приложи...
Куда бредет заплаканный прохожий?
Куда идет, куда он держит путь
в мычании мучительной зевоты,
не в силах от удара продохнуть
болезненного до утробной рвоты
в сплетенье солнечное жизни и любви.
Увы...
"Изгнание из рая" по Мазаччо,
подумал он и улыбнулся плача,
все в точности, испуганный Адам,
но только Ева оставалась - там...
Он в темноте по улицам бродил,
его тошнило, было очень плохо,
и он не мог остаться вдруг один -
без фонарей, людей, любви и Бога.
Но он остался...