Мой ад в мыслях тлеет, я стою над ним на утёсе и равнодушно курю свёрнутую подписанную судьбу – обречённость на него, долго вдыхая и задерживая горьковатый дым в лёгких. За талию обнимает Инисея, пытается что-то разглядеть внизу среди оставшихся от давно уже умерших вязов углей, доживающих свои последние часы, и остывающих, возвращающихся в своё обычное состояние безразличия камней. Сколько тонких струек дыма от единственного, что могло гореть на пустыре, деревьев – столько же было попыток уйти от него, тёмно-серых, нечётких, каждый раз развеваемых случайным движением здешнего бездушного ветра.
Теперь я равнодушен к ставшему пепелищем месту, где провёл столько неразделимо перемешанных ночей и дней, не отрываясь от горячей, дышавшей моей отобранной силой земли – безжизненным комком несчастных мыслей и мышц, неразличимых с волокнами деревьев, переплетённых. Уходя костями в камни, своими же мыслями связанный и обездвиженный, губами – в шуршащий в овеет на любые слова песок. Обезвоженность смысла, вытянутого землёй и недостаточного для неё, ушедшего за ненадобностью в таких малых дозах в какие-то пласты и там высохшего. Я не могу напоить эту землю, а она не в состоянии меня отпустить.
Теперь мне плевать. Я отделён. Её шрам зарастёт через несколько недель: место, где я лежал, занесёт пылью здешний ветер, механическое движение горячего воздуха – будто ничего не было, ни жизни в переходном состоянии между камнем и растением, ни бессонных бесконечных корней-ветвей мыслей, которым некуда двигаться и остаётся только переплетаться и пришивать меня к земле, ни атрофированного из-за голода зрения и слуха, с которыми мне теперь жить дальше, жить, скрывая ото всех оставшиеся обрубки корней на рёбрах и ветвей – на ладонях и ступнях. Уйти. Сейчас, ещё немного взгляда на землю – его я обрублю последним, нет, вырву и брошу вниз, уходя ослеплённым. Инисея рядом – чувствовать, как почти соприкасается со мной отделённая тоненькой кожей великолепная система сосудов и капилляров, по которой несётся живая кровь. Движение, вечное движение со смыслом – и рядом неживое, изувеченное тело, обрубок, у которого есть такие же мысли, только усложнённые опытом исковерканных органов чувств. Ей не страшно и не противно, её рука спокойно касается меня – замечательная тёплая рука, аккуратная кость и эластичные мышцы, всё пронизано тоненькими жилками с кровью, которая и есть жизнь, самое подходящее её воплощение.
Зачем она кинула на землю смятый и зажжённый лист бумаги, я не знаю, как не знаю и того, зачем ей я. Но что произошло, то может остаться необъяснённым – нужно уходить. Не важно, куда, и не важно, к чему – просто уходить, крошась от движения, как камень, и ломаясь, как высохшее дерево – в конце концов, понять, что это такое, чего в моей жизни не было, и закончить этим, разломавшись на недолго подёргивающиеся щепки.