Одна дома

Любовь Маркова
Когда в детстве я оставалась дома одна (было это в далёких семидесятых прошлого века) я со всей силой ощущала гнетущую тоску одиночества. Я, конечно, много читала, но не всегда была захватывающая книга, а больше заняться было нечем. Скрасить тоску мог бы телевизор, но включать его было практически бесполезно. Партийные передачи вызывали ещё большую тоску. В программе "Время" всё было железобетонно, правильно и нежизненно как-то. Партия! Партия!! Партия!!! Членов Политбюро знали наизусть, потому что каждый день их фамилии звучали и по радио, и по телевидению. Попробую вспомнить: Устинов, Черненко, Громыко...
                Да, много уже времени прошло. Забывается то время, но чувство искусственности и какой-то большой неправды остаётся, потому что живому детскому уму тоскливо было, скучно.
                Конечно, скажете вы, зато сегодня нескучно, и ребёнок, оставшись один, может такое! смотреть... такое!!! Разврат, насилие и ещё раз насилие. И всё-таки выбора стало больше. Представляю себя маленькую в двадцать первом веке: я бы ошалела от ярких информационных красок!
                Но в моё детство любое проявление подлинного чувства на экране было такой редкостью, что воспринималось, как истинное чудо. И когда появились первые сериалы, я смотрела их по плохо показывающему телевизору в комнате с завешанными шторами со слезами на глазах и бьющимся от волнения сердцем, потому что герои говорили не о чувстве долга, не о достижениях коммунистической партии, а о любви, о ревности, о страданиях - о том, чем живёт душа. И ещё пел "Ласковый май" и плакала Танечка.