In memoriam Carol*
Стоя на тёмных плитах у спуска в Аид,
Орфей сжимался под порывами ветра.
Вихрь рвал полы его пальто, катил волны тумана,
Бился в кронах. Огни мелькавших машин
После каждого наплыва мглы затмевались.
Он застыл у стеклянных дверей, сомневаясь
Хватит ли сил для этой последней попытки.
Ему вспомнились её слова: « Ты хороший человек».
Не очень-то им верил. Он знал: лирические поэты –
Обладатели холодных сердец.
Это почти условие. Такой изъян получают взамен,
Как плату за совершенство слова.
Только её любовь согревала и лепила из него человека.
Когда он был с нею, иначе думал и о себе самом.
И сейчас, когда она умерла, он не мог её подвести.
Толкнув дверь, он пошёл лабиринтами коридоров, лифтов.
Синий свет не был светом, скорее мраком земным.
Электронные псы проносились бесшумно.
Скользил с этажа на этаж, сто, триста - вниз.
Очень мёрз, понимая, что попал в Никуда.
Под тысячью застывших столетий,
На прахе истлевших поколений,
Это королевство, похоже, не имело ни дна, ни границ.
Его окружали лица спрессованных теней .
Некоторые он узнавал. Слышал бег своей крови.
Прожитая жизнь настигала вместе с её винами ,
И он боялся встретить тех, которым причинил зло.
Но они утратили память и смотрели
Как-то в сторону, безразличные ко всему.
Девятиструнную лиру он сжимал, как оружье.
В ней он хранил музыку земли против бездны,
Застилающей все звуки вуалью тишины.
Когда им завладевала музыка, он становился безвольным,
Заворожённо отдавшись диктуемой песне.
Он, как его лира, был всего лишь инструментом.
И вот перед ним дворец правителей той страны.
Персефона, сидя на троне из скорбного аметиста,
Слушала его в своём саду засохших яблонь и груш,
Черном от голых ветвей и слипшихся в комья сучьев.
А он пел о светлом утре, о зеленых поймах рек.
О розовой воде, дымящейся на рассвете.
О цветах: киновари, кармине,
охре, ультрамарине,
О блаженном купанье в море у мраморных скал.
О пирах на террасе над гомоном рыбного порта.
О вкусе вина, олив, соли, горчицы, миндаля.
О ласточкином порханье, полёте орла, о плавном
Лёте пеликанов над затихшим заливом.
Об аромате охапок сирени в летний ливень.
О том, что стихи свои он слагал против смерти
И ни одной рифмой не славил небытия.
Не знаю, сказала богиня, может её и любил ты,
Но сюда ты добрался, чтобы её спасти.
Мы вернём Эвридику , однако с условьем.
Не заговори с ней и на обратной дороге
Не оглянись убедиться, идёт ли она вослед.
И Гермес привёл Эвридику.
Лицо у неё неузнаваемо-серое,
Веки опущены, тени ресниц глубоки.
Двигалась окостенело, направляемая
Проводником. По имени её окликнуть
Так хотелось, стряхнуть с неё этот сон.
Но Орфей удержался, зная, что принял условье.
Тронулись в путь. Он впереди, а поодаль за ним
Стук его сандалий и мелкая поступь
Ног её, опутанных платьем, как саваном.
Крутая тропинка под гору светилась
Во тьме, обступавшей как хобот тоннеля.
Он застывал, прислушиваясь, тогда замирали
Сзади шаги. Эхо стихало.
Он продолжал идти, и отзывались двойные шаги,
То казалось, что близко, то вновь отдалённо.
Вместе с верой в успех разрасталось сомненье
И оплетало его, как холодный вьюн.
Он, не умевший плакать, плакал над утратой
Людских надежд на воскрешение из мёртвых,
Потому что и сам был, как все смертные,
Его лира молчала. Он грезил, беззащитный.
Он знал, что должен верить и не умел верить.
И долго длилась неустойчивая явь
Его шагов, считаемых оцепенело.
Светлело.Над окном из подземелья
Обнажились изломы скал.
И случилось так, как предвидел. Когда повернулся
За ним на тропе никого не было.
Солнце. И небо в облаках.
И только сейчас в нём взорвалось: Эвридика!
Как я буду жить без тебя, утешительница моя!
Терпко пахли травы, звучал низкий пчелиный гуд .
И он заснул, припав щекой к тёплой земле.
2002
*Carol - Carolina Thigpen (1944-2002) - доктор гуманитарных наук, автор нескольких книг по вопросам образования, вторая жена Чеслава Милоша с 1992г.
.