Открытое письмо Дине Рубиной
Уважаемая Дина!
"Слухи о моей смерти сильно преувеличены!"
В 2005 году в Москве у меня вышел мой роман "Петрушка" (Издатель А.А. Зусман, Москва, 2005, ISBN 5-93976-047-3).
Первая глава первой части романа названа "Синдром "П" (Синдром Петрушки), где идет расшифровка придуманного мною синдрома. В полном авторстве данного синдрома я не сомневаюсь.
В том же, 2005-м, состоялась презентация книги, она имела успех, до сих пор получаю отзывы читателей.
Издание зарегистрировано в Книжной палате, РГБ и "Книжном обозрении". В данный момент осуществляется публикация моего романа в новом журнале "Воз вращения".
Я автор поэтических книг: "Урок Дарвинизма", "Поэмы", один из авторов литературного альманаха "На солнечной стороне", к названию которого вы еще и приписали "улицу", что принесло вам свои дивиденды.
Благодарю за популяризацию моего "Петрушки", а также моего психиатрического термина-диагноза.
По моей квалификации им больны все порядочные люди. Благодарю за внимание!
Синдром «П»
Краткая историческая справка
Фазы развития паранойяльной «бидонофобии»
Синдром «П» был темой одной, засекреченной медицинской диссертации.
Он был классифицирован, как отклонение от нормы, характеризующееся любовью к ближним. Синдром, проявляющийся в злоупотреблении словами: «простите», «проходите», «помилуйте», «переступите», «переживите», «правда», «покой»; и фразами: «перемелется – мука будет», «подумайте, прежде чем», «плюньте на негодяя», «подставьте щеку» и им подобным, содержащим элементы инакомыслия по отношению к концепции бурного согласия и таящими в себе тихое и коварное несогласие, трудно поддающееся идентификации, как спрятанная в кармане брюк «фига».
Тема была из области психиатрии, но засекречена была по политическим мотивам, а гриф «П» расшифровывался профессионалами как «Петрушка».
Страдающие синдромом «П», хотели быть самими собой, такими, какими их запечатлело детство – великая немота, созидающая слово. Хотели! Но не получалось! Микроб «Петрушки» проник в них с аурой эпохи, запрещающей всяческие отклонения от нормы из-за ее ненормальности. Представьте себе нормального человека, который сможет понять выражение: ненормальность нормы. Поэтому все старались быть нормальными, подгоняя себя под ненормальную норму. И когда уже почти подогнали, – в шестом поколении обнаружилась генетическая мутация, проявившаяся в отсутствии иммунитета к «концепции бурного согласия». Дети стали рождаться с уже сложенными в «фигу» тремя пальцами…
Это произошло оттого, что с синдромом «П» планомерно боролись, как с алкоголизмом и прочими «измами», путем увеличения количества кухонь, где могла бы извлекаться из кармана брюк «фига». Сие являлось великим изобретением сравнимым разве что с носиком чайника, из которого выпускается пар.
До полного искоренения синдрома «П», алкоголизма, и прочих «измов» путем увеличения количества кухонь оставалось несколько космических секунд. Но их не хватило, победа не состоялась, – и грянула «Перестройка».
Тогда и было решено: дальневосточную селедку есть на Дальнем востоке, а Тверь строить из тверского кирпича. Наконец, голодные петрушки проснулись богачами.
Деды и прадеды, отцы и матери – в телогрейках, робах, шинелях и гимнастерках – умиленно вздохнули на небесах. Сбылось!
Недра, леса, реки, моря и горы, заводы, фабрики, дороги, дома, канцелярские столы, поезда, самолеты превратились в ваучеры, а спекуляция стала называться бизнесом. Наступило время деловых и предприимчивых.
«Ха и еще раз – ха!» – сказали они и скупили за «понюх табаку» богатства петрушек, оставив им кухни с проржавевшими радиаторами отопления и закопченными газовыми плитами…
Было объявлено, что думать полезно, но все разучились. Правда, не весь талант был зарыт в землю. Вот и додумались двигаться вперед, но – назад. Все сидели у телевизионных ящиков и учились думать. Депутаты так разгорячились и поднаторели в мозговых процессах, что заряжали зрителям пустые кастрюли, банки и холодильники чудесным духом свободы. После таких передач, начиненные этим духом, петрушки засыпали. Сны всегда были продолжением эпохальных событий. Снилась им огромная «фига», парящая в небесах.
Толпа с энтузиазмом глядела в монитор компьютера, начиненного тестами контроля над степенью «продвинутости» в идиотизме по сравнению с идиотизмом их сочинителей, – и победно плевала в себя под рев: «Не допустим ненормальности нормы!». Плевала, плевала и доплевалась: бушевавший на кухнях и в «курилках» синдром «П» перестал считаться заболеванием.
Все так старательно приглашали друг друга проходить, что не заметили прохода проходимцев. Концепция бурного согласия воцарилась над петрушками.
А что же тогда стало с «фигой»? А она была извлечена из кармана и демонстрировалась днем на людях ближним, любовь к которым откладывалась на вечер, накрытая одеялом, облаченная в халат, отмытая и поужинавшая.
Запутались петрушки: что означает нынешняя «фига» и к кому она должна быть обращена? Сложенные в незамысловатую фигуру три пальца, олицетворявшие раньше союз братьев по несогласию с «торжествующей нормой», как знамя, демонстрировались ближнему.
Все так возлюбили друг друга, что не заметили нового синдрома «Ц», а он не был темой ни одной диссертации и расшифровывался по-старинному просто – цинизм: толкайтесь, грызите, давите!
Толпа представляла собой грустное зрелище…
Глядя на затравленные глаза ближних, петрушки с надеждой выискивали хоть маленький намек на улыбку и сочувствие друг к другу, хоть одно счастливое или беззаботное лицо.
Но увы! Все настолько стремительно рванулись вперед-назад, что пора уже было начинать движение назад-вперед.
Раздвоились петрушки: вперед-назад, или назад-вперед? И там и здесь плохо петрушкам. Ненормальная норма осталась посередине! А на полюсах две аномалии: слеза и смех!
Страдающие синдромом «Ц», в душе любили полную себе противоположность, так как цинизм – не наследуемое качество, а приобретенное на стезях жизни бывшими пациентами огромной клиники, в которой самым опасным считался синдром «П».
Получилось так, что страдающие синдромом «П» ругали тех самых ближних, любовь к которым была их хроническим заболеванием.
И, наоборот, «Ц-синдромники» злоупотребляли словами: простите, проходите, помилуйте, переступите, переживите.
Остались не у дел петрушки. «Ц-синдромники» не брали их на работу, потому что синдром «П» явно проявлялся в их поведении и взгляде. Петрушки же не умели не ходить на работу. И пошли петрушки «туда – не знаю куда», искать «то – не знаю что».
Петрушки-трудоголики полагали, что капитал образуется из желания, пота и честного труда. Сколько романтизма было в этой игре в капитализм без капитала. Но вскоре обнаружилось, что их пот не превращается в конвертируемую ассигнацию.
И спали петрушки нездоровым сном оттого, что сыновья – в десятом, и дуются жены, что мало денег! Спали они с ваучерами под подушкой. Сны их были продолжением жизни. А живут люди днем. А днем все петрушки двигались вперед, но назад, как и договорились, полагая это хитрым тактическим ходом, чтобы потом получился небывалый рывок вперед.
Но надвигалось «Великое онемение»!
Александр Красновский (Нюрин, Землемер, Алиса Кразус),
член Союза Писателей России.
УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ И АВТОРЫ!
Будьте бдительны!
В свое время сюжет "Ревизора" был подсказан Гоголю самим Пушкиным. Пушкин сюжет Дон Жуана наследовал у Мольера, Мольер у Тирсо де Молина. Сюжеты их пьес быстро расходились по читателям, а вначале зрителям, становились настолько популярны, их знали, цитировали, разбирали на поговорки и пословицы. И когда проходило что-нибудь лет около ста этот уже ставший народным сюжетец был заново воспроизведен (рождён) на свет новым отцом-сроздателем. Это была передача традиций великой литературы.
Но меня обворовали ещё при жизни, поэтому, уважавемые читатели, будьте бдительны!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТВОРЧЕСТВО!
Привожу отрывок из моей пьесы "А дальше что?", написаенной совместно с Аллой Зусман, под псевдонимом АЛИСА КРАЗУС(Издатель А.А.Зусман, Москва, 2009, ISBN 978-5-93976-079-9.
Александр Сергеевич Пушкин сидит за круглым столом, покрытым зеленым сукном, на столе – вино, свечи и карты.
П у ш к и н
Как странно, что меня тревожат нынче…
Зовут всегда по разным пустякам.
еКоторый век девчонки на гаданье
Зовут меня, чтоб я назвал судьбу им…
Сегодня говорят повсюду, Пушкин,
Мол, должен что-то сделать за тебя…
А я готов бежать на зов пытливый,
Подумаю, что мне они знакомцы…
«Мороз и солнце», – как молитва в шко-ле…
Прилежные, чернильные носы,
Сопя, усердно, учат мои сказки…
Мое «Я помню чудное мгновенье…»
На музыку прелестную кладут…
Музы;ке слова я служил всем сердцем,
Вплетая песню в разные приметы,
В простую жизнь крестьянина и графа,
В его табак, чепец и огурцы…
Я начинил поэзией, как смыслом,
Любые будни, праздники потомков,
Им намагнитил словом мозг и душу,
Я дал обет и слова не нарушил,
Я их сердца поэзией зажег.
Но поминает кто-то в страшной муке,
Меня, как виноватого в затее,
И этот голос я сегодня слышу…
Меня повсюду ищет Дон Гуан?
Но лучше обратился б он к Мольеру?
Его сюжетом бредил я однажды,
И стих мой вновь Гуана оживил…
Входит Мольер.
М о л ь е р (раскланиваясь)
На зов явился – Жан Батист Поклен –
Мольер, не ты ли звал меня, коллега?
П у ш к и н
Покоя нет, бессмертен, вот и маюсь…
Отказано же мне в обычной смерти,
Но общий есть у нас с тобой ребенок.
М о л ь е р
Какой еще ребенок? Сотня лет
Всего-то между нами расстоянье!
Ты бредишь, что ли, Пушкин?
П у ш к и н
(Жестом приглашает сесть Мольера)
Дон Гуан!
Теперь он по равнине русской бродит.
И перед ним мы сильно виноваты,
Нигде покоя не находит он.
И просит для себя суда мирского,
Подумай о судьбе его печальной.
М о л ь е р (садясь за стол)
Колода карт, душевная беседа.
Вот все, что нужно, чтобы разобраться.
Условий никаких пока не ставлю…
Стук в дверь. Входит Сервантес.
С е р в а н т е с
К вам просится тот самый Дон Гуан.
Оброс и с воспаленными глазами.
Со шпагой грозной требует Мольера,
Чтоб за бессмертье поквитаться с ним.
М о л ь е р и П у ш к и н (в один голос):
Пустить!!!
С е р в а н т е с
Ну, что ж, впущу на ваше усмотренье…
М о л ь е р
Какой знакомый этот секретарь…
П у ш к и н
Не узнаешь? Да это же Сервантес….
М о л ь е р
Его созданье – рыцарь Дон Кихот?
И также, как и наш, давно бессмертен…
Вбегает Дон Жуан, за ним, – слегка навеселе, – Непилова и Прудикова, обмотанные банными полотенцами. Замечая Пушкина, они ахают и убегают. Вишня в испуге вскакивает. Сушкин усаживает его на место.
В и ш н я (шепчет, глядя на сцену)
Так это же испанец, лабух мой!
Мошенник, в Дон Жуаны записался!
Ужо, получишь гонорар большой…
Каков наглец, с Дробилою примчался!
Его бы документики проверить,
Наверное, тот самый аферист,
Разыскивают службы, если верить –
С портретом схож, ну, прямо, Монтекрист!
Сушкин встревожено оглядывается и выходит из зала.
С у ш к и н (по рации)
Алло, ответьте «первый», я – «седьмой»!
Напал на след! Здесь этот самый Пушкин,
Маляр, Сервант и с ними похититель…
Испанец, он в заложниках у них,
Пытать его намерены статуи…
Да… Есть! Организую оцепленье!
Сил маловато, выезжайте, жду…
Появляется Виртуш, предъявляет Сушкину удостоверение агента интерпола.
В и р т у ш
Все учтено! Ведем мы наблюденье,
И под контролем ситуация сия!
Идите в зал, смотрите представленье,
Вас позовут сигналом с корабля,
С подводной лодки, всплывшей на Оке…
Арест статуй, сей случай очень странен!
Дождемся остальных! Европа – с вами!
Когда возьмем, отправим по реке!
Сушкин понимающе кивает головой и возвращается на свое место в зрительном зале.
Д о н Ж у а н (кричит)
Отцы мои, скажите мне, доколе?!
Не надо мне бессмертия и воли,
Хочу, как все, я просто жить!
С е р в а н т е с
Что делать с ним?
П у ш к и н
А мы сейчас решим.
Садись и расскажи, чего ты хочешь?
Мы сочинили – вечно жить тебе…
Ужели ты судьбою не доволен?
Д о н Ж у а н
Без сна совсем и с совестью больною,
Как заведенный, я ношусь по свету…
За что таким уделом наказали?
За что мне сотни лет покоя нет?
М о л ь е р
Охотник – дичь, погоня – достиженье,
Не это ли питает новый век?
Фигура командора побеждает
И гири справедливости на чашу
Фемиды опостылевшей кладет…
Д о н Ж у а н
Послушайте меня, я был охотник….
Я ошибался, если б можно было
Назад перемотать, как ленту, жизнь…
Но наделили вы меня душою….
М о л ь е р
Дал командор тебе освобожденье
От мук земных. И раз, и навсегда…
Д о н Ж у а н
Нет, все не так… Иначе это было…
Как вы себе изволили представить…
Я был таков, кого не испугает
Пропавший сон и боль сердечных ран…
Не спавший столько лет, я стал опасен….
И мой слуга, тот самый Лепорелло,
Тревожась за рассудок мой и сердце,
Меня отговорить всегда старался
От новой схватки с женщиной-судьбой…
М о л ь е р (смеется)
С какого места стали вы друзьями?
Жуану ведь, что лошадь, что слуга…
Д о н Ж у а н
Он спас меня от гибели мгновенной,
Кинжал врага успел перехватить он.
И было много в нашей бурной жизни,
Что породнило, другом мне он стал…
П у ш к и н
Ну, это уж вы сами, без подсказки…
И, стало быть, что все пошло не так?
Д о н Ж у а н
Он не был трусом, был веселым малым,
С душою чистой доброго слуги…
М о л ь е р (обращаясь к Пушкину)
Не слишком ли серьезен стал идальго?
(Дону Жуану)
Где твой кураж, тебе ли унывать?..
Д о н Ж у а н
Осталось вам теперь увидеть это
И разрешить – мне жить иль умереть…
Входит Тирсо де Молина. Все обращают вопросительные взгляды на него и говорят в один голос: «Кто Вы?»
М о л и н а (садится в кресло)
Фу… Дайте, что ли, дух перевести…
Ну и дороги, это наказанье…
Попали, вы, ребятки, в переделку…
Все из-за моего озорника…
М о л ь е р
Да кто Вы в самом деле? Назовитесь…
М о л и н а
А надо знать бы, у кого крадешь…
М о л ь е р
У самого сеньора де Молина
Я этот позаимствовал сюжет…
М о л и н а
Неужто обо мне еще здесь помнят?
А этот, что стоит у самой двери,
(указывая на Сервантеса)
Не он ли, мой проказник, Дон Жуан?..
С е р в а н т е с
Помилуйте, как можно, я – Сервантес…
М о л и н а
Земляк! Ну, что ж, хоть это мне отрадно.
В России повстречать сейчас испанца,
А ведь еще и часа не прошло…
Так что же, господа, у вас случилось?
М о л ь е р
Меня сегодня потревожил Пушкин,
Он взял сюжет моей известной пьесы.
М о л и н а
Которую вы взяли у меня?
Так это так обычно в этом мире.
Как только лет под сто перетекает,
Так все трясут прабабкино белье.
Его они опять находят модным!
(смеется!)
М о л ь е р
Но тут случилось то, что непонятно…
Герой наш стал столетьями меняться.
Из страстного повесы-жизнелюба
Он превратился в Каина теперь.
Дошел до точки – вечности не хочет…
Бессмертье стало бременем ему…
И просит нас помочь уйти навеки,
Вот отчего мы все собрались тут…
М о л и н а
Так это тот несчастный горемыка?
Вот он – севильский бабник Дон Жуан?
Дон Жуан, услышав слова Молины, подходит к нему.
Д о н Ж у а н
Я не ослышался? Вы – Тирсо де Молина?
(тот кивает)
Так Вы один мне можете помочь.
М о л и н а
Боюсь, что нет, приписано так много,
Что надобно усердье всех троих.
С е р в а н т е с
Как секретарь собранья, буду точен.
Намного больше у него отцов…
М о л и н а
И матери имеются? Не так ли?
М о л ь е р
Что это значит, это ведь не шутка?
С е р в а н т е с
Сеньор Молина правду говорит…
Д о н Ж у а н
Как интересно знать, что их талантом
Воспеты мои подвиги и доблесть…
Утешиться вполне и этим можно,
Но тяжко мне на свете вечно жить…
Куда бы подевать свою же память,
Куда деваться от нее? Все было так…
Занавес закрывается.