Сказка о высокой поэзии

Олег Л Воробьев
Что такое высокая поэзия?
Давайте представим себе человека, в результате кораблекрушения вынужденного коротать дни на необитаемом острове и почти утратившего всякую надежду на возвращение в цивилизованное общество. Нет, надежда, конечно, теплится, но она так призрачна, что едва ли может служить ему утешением. Значительно большую моральную поддержку оказал ящик с несколькими бутылками рома, предусмотрительно спасенный во время бегства с тонущего корабля. Ром был постепенно выпит, а бутылки с запиской, содержащей "SOS!" и предполагаемые координаты острова, отправлены в море и предоставлены воле волн - увы, это было так давно! Предаваться меланхолии вынужденному отшельнику в общем-то некогда, его жизнь представляет собой суровую борьбу за существование - надо собрать каких-то плодов, чтобы пожрать чего было, соорудить защитную преграду от ядовитых змей и завалить крокодила, который повадился таскать из вольера съедобных ящериц-игуан. И вот однажды, разбирая в безнадежных поисках какой-то полезной вещицы позабытый тюк с древним барахлом, наш герой внезапно обнаруживает подложенную туда заботливой рукой Провидения еще одну бутылку рома! Этот неожиданный праздник совершенно выбивает несчастного робинзона из привычной колеи. Он откупоривает бутылку и немедленно делает два добрых глотка - его глаза загораются диким огнем, тело распрямляет мощная волна опьянения. С бутылкой в руках он выходит из своей хижины и направляется к песчаной отмели: над океаном торжественно опускается переливающийся неземными красками занавес тропического заката. Следующий глоток, кажется, возвращает отшельнику молодость и уверенность в себе, он словно возвращается в далекое прошлое - память воскрешает давно забытые голоса и лица, дымные улицы больших городов, скрывающийся под сенью высоких деревьев домик на окраине, в котором его кто-то зачем-то ждал. Он пьет обжигающий ром как родниковую воду и, запрокидывая голову для очередного глотка, замечает роскошный бархат ночного неба, расшитый причудливыми контурами золотых созвездий и вспыхивающий глубоким бриллиантовым сиянием мириадов возвышенных светил. Он чувствует, что должен что-то сказать, но не понимает - кому и как. И вдруг одурманенное алкоголем сознание озаряет нелепая мысль: он сочинит стихотворение, запишет его на сохранившемся где-то клочке пергамента (надо будет найти!), затем запечатает в бутылку из-под рома и забросит в море - это лучше, чем координаты, он уже успел понять, что его координаты, в сущности, никого не интересуют.

Короче говоря, человек слагает стихи: ходит, бормочет чего-то, декламирует, снова бормочет, при тусклом свете жутко чадящей плошки с черепашьим жиром яростно карябает буквы на пергаменте (чтобы найти его, в хижине все пришлось перевернуть вверх дном), допивает ром до последней капли и тщательно запечатывает в бутылку свое последнее послание миру. Я не могу рассказать вам, что он там написал - я этого не знаю. Может быть, когда-то, в прошлой жизни, он у себя на родине был известен как утонченный поэт, может быть, это было первое сочиненное им стихотворение. Нельзя исключить того, что текст представлял собой запечатленные обрывки бредовых мыслей - бессвязные и беспомощные, равно как и того, что он противопоставил безмолвию космических пространств одиночества безупречную поступь чеканных строк, последовательно сообщающих гипотетическому читателю ответы на самые волнующие вопросы бытия. Совершенно неясно, кто выступал в качестве адресата стихотворения - любимая, друг, враг, Бог, дьявол или все прогрессивное человечество? И вообще, что это было - благословение или проклятие, признание в любви или циничное ругательство? Это неважно, скажу я вам, абсолютно неважно. В любом случае это была высокая поэзия, она самая. Ведь сказанное вслух и занесенное затем на обрывок пергамента произнесено и начертано перед лицом судьбы и вечности, причем в факте присутствия этих свидетелей автор стихов, закупоренных в бутылку, нисколько не сомневался.

Закончив свой литературный труд, отшельник неверной походкой ковыляет к побережью и забрасывает поэтическую бутылку в океанские волны, которые принимают ее нежно, безмолвно и мрачно, как приняли бы воды Леты. Как раз в это время недобитый крокодил, забравшись в вольер, с чавканьем раскумаривается последними игуанами, но стихотворцу не до него. Наш герой возвращается в хижину, падает на ложе и забывается сном, забыв соорудить преграду от ядовитых змей: во-первых потому, что он сильно бухой с непривычки, во-вторых потому, что когда человек пьет, его даже змея не кусает - это всем известно.
Наступает утро, хижину заливает солнечный свет. Поэт просыпается пока еще не знаменитым, но с изрядной головной болью, мощными приступами тошноты, отвратительным сушняком и прочими похмельными прелестями. Но все эти неприятности кажутся ему мелкими и незначительными по сравнению с одной пронзительной мыслью, заставляющей его испытать настоящий ужас - он осознает, что напрочь забыл стихотворение, сочиненное им накануне и опрометчиво доверенное изменчивой и коварной морской стихии. Его больше не волнует то, что он никогда больше не вернется в мир людей - он мучительно пытается вспомнить строки, вчерашним вечером подарившие ему несколько драгоценных мгновений истинного блаженства и мечтательного покоя. Да только теперь вместо гармоничных строк в голову лезет досадная чепуха. В безумном смятении отшельник бежит из хижины к отмели, питая слабую надежду на то, что волны выбросили давешнюю бутылку на берег. Однако на берегу его ожидает совсем другое зрелище - белоснежным сполохом чистого листа бумаги взмывают в небо паруса большого военного корабля, и восклицательным знаком выглядит на морской глади направляющаяся к острову шлюпка.
Как-никак высокая поэзия - это магия, ребята.