Рядом едет мексиканец.
Не люблю я мексиканцев:
в пончо слишком много дырок,
а бурито - не прожарить...
Но - мы едем.Словно танец
продолжается спортивный -
то есть, из разряда пыток
удовольствие. Приправить
это, прямо скажем, нечем.
С превеликим огорченьем
я гляжу в окно Парижа -
а в окне сплошное "чрево":
экзистенция калечит;
бреши в мироощущеньи -
Лувр, Сартр, Эйфель, Ницше...
Прочь от мудростей замшелых
уносил меня автобус,
и несчастный мексиканец
горько безутешно плакал,
чтобы жалость чью-то вызвать.
Я поднялся над собою.
Я сказал ему без злобы:
"Ну и что, что мексиканец.
Плачешь - станешь человеком."
В тот же миг исчез автобус
с благодарным мексиканцем.
Всё исчезло. Все исчезли.
Стало непривычно тихо...
Нет в Париже мексиканцев.
Как нет Мексики в Париже.
Это были просто мысли
человека перед Смертью.