Смокву в обществе положено есть так:
Держа за черенок, делают два разреза
И открывают, как четырехлепестковый цветок, мерцающий розовой
медовой влагой.
После этого снимают кожу,
И цветок, освобожденный от оболочки,
Остается только сорвать губами.
А есть простой способ:
Поднести ко рту и в один укус выесть мякоть.
У каждого плода своя тайна.
Смоква не любит раскрываться сразу.
Ее внешний вид символичен,
И это мужской символ,
Но вглядитесь в нее и вы поймете,
Почему она женского рода.
В Италии говорят, что смоква изображает женское тело:
Разрез, уходящий вглубь,
Влажная, нежная дорога во мглу,
И, невидимое извне,
Все в себя,
Цветение, повернутое вовнутрь,
Чрево, готовое понести.
Она символизирует женщину - смоква.
Был цветок, цветущий вовнутрь, как чрево,
Теперь плод, полный созревшей плоти.
Была и осталась тайна.
Так и нужно, женщина должна быть тайной.
Здесь не было, как у других цветов,
Раздвигающегося бутона, откровения раскрывшихся лепестков,
Розового серебра персиков, венецианского зеленого стекла
мушмулы,
Не было этих бокалов, раскрытых небу:
"Вот я, терн в цвету, я совершенство!"
Ах, отважные розоцветные!
Закутанная в себя, в свою тайну,
Полная млечного сока, от которого свертывается молоко
И пальцы приобретают странный запах,
Замотанная в одежды, как мусульманка,
Прячущая наготу в доме, скрывающая свое цветенье,
Один узкий путь вовне - и тот занавешен от света,
Смоква, тайна женщины, спрятанная от мира,
Средиземноморский плод, одетая нагота,
Где все невидимо: цветенье и зачатье,
И готовность к родам - все скрыто от нас.
Лишь созрев, раскрывается смоква и тогда умирает.
Выступает капля зрелого сока,
И год окончен.
Больше нет нужды хранить тайну:
Сквозь разрыв мы видим алую мякоть,
Жизнь кончена, и год завершен.
Так умирает смоква, открывая в разрезе красное тело,
Как в ране, видна теперь ее тайна,
Среди бела дня, как проститутка, теперь раскрывается смоква.
Наши женщины умирают так же.
Срок подошел к концу,
Срок наших женщин.
Они перезрели
И готовы оголить свою тайну.
Скоро гниль проникнет вовнутрь
И срок наших женщин завершится.
Когда Ева поняла, что она нагая,
Она из листьев смоковницы сшила одежду себе и мужу.
Она была нагой всю жизнь до того,
Но только съев яблоко, поняла и устыдилась.
Она поняла и сшила одежду из листьев.
Все женщины шьют с тех пор.
Только теперь они украшают прорвавшийся плод, не прячут его,
Они все время думают о своей наготе
И не позволяют нам забыть о ней.
Теперь тайна
Раскрывается влажными алыми губами,
Кричащими Богу.
"Услышь нас, Боже! - кричат женщины -
Мы хранили тайну слишком долго.
Мы зрелые смоквы.
Мы хотим треснуть и утвердиться".
Они забыли, что зрелая смоква умирает,
Не держится на ветви.
Медово-белые смоквы севера, черные с алым внутри смоквы юга,
Зрелые смоквы умирают, везде умирают.
Что же будет, если все женщины утвердятся
И все смоквы умрут?
FIGS
The proper way to eat a fig, in society,
Is to split it in four, holding it by the stump.
And open it, so that it is a glittering, rosy, moist, honied, heavy-
petalled four-petalled flower.
Then you throw away the skin
Which is just like a four-sepalled calyx,
After you have taken off the blossom with your lips.
But the vulgar way
Is just to put your mouth to the crack, and take out the flesh
in one bite.
Every fruit has its secret.
The fig is a very secretive fruit.
As you see it standing growing, you feel at once it is symbolic:
And it seems male.
But when you come to know it better, you agree with the
Romans, it is female.
The Italians vulgarly say, it stands for the female part; the
fig-fruit:
The fissure, the yoni,
The wonderful moist conductivity towards the centre.
Involved,
Inturned,
The flowering all inward and womb-fibrilled;
And but one orifice.
The fig, the horse-shoe, the squash-blossom.
Symbols.
There was a flower that flowered inward, womb-ward;
Now there is a fruit like a ripe womb.
It was always a secret.
That's how it should be, the female should always be secret.
There never was any standing aloft and unfolded on a bough
Like other flowers, in a revelation of petals;
Silver-pink peach, Venetian green glass of medlars and sorb-apples,
Shallow wine-cups on short, bulging stems
Openly pledging heaven:
Here's to the thorn in flower! Here is to Utterance!
The brave, adventurous rosaceae.
Folded upon itself, and secret unutterable,
And milky-sapped, sap that curdles milk and makes ricotta,
Sap that smells strange on your fingers, that even goats won't
taste it;
Folded upon itself, enclosed like any Mohammedan woman,
Its nakedness all within-walls, its flowering forever unseen,
One small way of access only, and this close-curtained from
the light;
Fig, fruit of the female mystery, covert and inward,
Mediterranean fruit, with your covert nakedness,
Where everything happens invisible, flowering and fertilisation,
and fruiting
In the inwardness of your you, that eye will never see
Till it's finished, and you're over-ripe, and you burst to give
up your ghost.
Till the drop of ripeness exudes,
And the year is over.
And then the fig has kept her secret long enough.
So it explodes, and you see through the fissure-the scarlet.
And the fig is finished, the year is over.
That's how the fig dies, showing her crimson through the
purple slit
Like a wound, the exposure of her secret, on the open day.
Like a prostitute, the bursten fig, making a show of her secret.
That's how women die too.
The year is fallen over-ripe,
The year of our women.
The year of our women is fallen over-ripe.
The secret is laid bare.
And rottenness soon sets in.
The year of our women is fallen over-ripe.
When Eve once knew in her mind that she was naked
She quickly sewed fig-leaves, and sewed the same for the man.
She'd been naked all her days before.
But till then, till that apple of knowledge, she hadn't had the
fact on her mind.
She got the fact on her mind, and quickly sewed fig-leaves.
And women have been sewing ever since.
But now they stitch to adorn the bursten fig, not to cover it.
They have their nakedness more than ever on their mind.
And they won't let us forget it.
Now, the secret
Becomes an affirmation through moist, scarlet lips
That laugh at the Lord's indignation.
What then, good Lord! cry the women.
We have kept our secret long enough.
We are a ripe fig.
Let us burst into affirmation.
They forget, ripe figs won't keep.
Ripe figs won't keep.
Honey-white figs of the north, black figs with scarlet inside, of
the south.
Ripe figs won't keep, won't keep in any clime.
What then, when women the world over have all bursten into
self-assertion ?
And bursten figs won't keep ?