Лампада - книга вышла в свет

         
  ТАТЬЯНА  КОВАЛЬКОВА-ОХАПКИНА

                ПРЕДИСЛОВИЕ


Это первое посмертное издание Олега Охапкина. Книга «Лампада» воплощает его замысел в отношении всех написанных им поэтических книг, который при жизни ни разу не был поддержан издателями. Менялась власть, менялись эпохи, но ничего не поменялась для поэта с 1968 года, когда была написана первая книга «Ночное дыхание» и ему было двадцать четыре, до 1992 – когда была написана девятая и последняя книга «Лампада» и автору исполнилась сорок восемь. Четверть века, самые напряжённые в творческом отношении, самые плодотворные, он, по собственному его определению, «говорил как в вату». Это ощущение чего¬-то мягкого и бесформенного, которое обступает со всех сторон и поглощает звуки его могучего голоса (как человеческого, так и поэтического), было для него устойчивым ощущением своего времени и пространства. Отчасти оно рождалось благодаря физической реальности – «глушилок» КГБ, но в большей степени от переживания метафизического ужаса, порождаемого ненужностью его трепетного, но яростного пророческого дара. И в этом уже не была виновата «система». Он жил на пересечении вневременных силовых линий. Оказаться в том же потоке, где Иаков боролся с Богом, было для него естественно. Он, так же, как Иаков, не узнавал Бога, борясь с ним в темноте, но при этом взывал к Нему и просил благословения. Такое под силу лишь поэту, который силу вдохновения черпает не в эгоцентрической постоянной своего «Я», но в смиренномудром созерцании потока творения. И поскольку Бог не перестаёт творить мир ни на миг, то главное – суметь ощутить это через состояние природы, через событийную сложность жизни. У Олега Охапкина это всегда получалось. С особой откровенностью эта его способность обнаруживается в данной книге. Форма передачи подобного опыта была найдена им стихийно и неизбежно предстала перед нами в притчевой простоте. Благодаря этому мы имеем уникальную возможность приобщиться к этому опыту и, пройдя через него, как через воды Иорданские, – очиститься, как это сделал сам поэт, став вечной лампадой своему Богу.
В этой очень светлой книге драматическая коллизия разворачивается постепенно, как свиток. От светлой надежды, которую имеет всякий счастливый человек к мужественной готовности быть счастливым всегда, крепко прилепившись к Богу. Человеческое счастье эфемерно и только создатель мира верен своей Любви до конца. Остаться верным Ему – вот главный труд жизни. Но как же это не просто. Стоит обратить внимание на даты под стихами. Иногда в один день писалось два противоположных по настроению стихотворения в зависимости от происходящих за день событий. Мало кто из поэтов останавливает внимание на переменчивости своего настроения, выдавая в качестве стихотворения лишь ту эмоцию, которая прошла предварительную цензуру автора. Занятый собой автор, как правило, даже не замечает, что становится главным мифотворцем в отношении себя самого. Совсем по-¬другому происходит в творческой лаборатории Олега Охапкина. Ему, как христианину, важно следить за собой, покаянным чувством выверяя все остальные чувства. Он доверительно фиксировал свои душевные состояния. Когда проходил срок и наступал момент  эмоционального отстранения он имел возможность объективно  оценить эти состояния. Благодаря тому, что всё оставалось в стихе, мы имеем возможность прочесть эту исповедь. Насколько она важна? Думается, что важна очень, так как подобное происходит в каждой душе, ибо «каждая душа – христианка, знает она о том или нет» (Тертуллиан). В этом контексте каждое стихотворение, удачно оно сложилось с точки зрения стихотворного текста или нет, представляет собою ценность. Впрочем, надо заметить, что «провальных» стихов мы здесь и не обнаружили. В данном издании бережно приводятся все сто восемнадцать стихотворений без сокращения и только в авторской правке. Их нужно воспринимать, как единый текст.
Олег Охапкин обладал редким даром поэтической речи как таковой, а не талантом написания стихов, что встречается чаще. Такой дар имели пророки, псалмопевцы или калики перехожие. На одном выдохе он мог написать пять, шесть стихотворений без угасания внутренней энергии, что видно по этой книге. И если несколько стихотворений начинаются со строки «Каркают вороны…», то в случае с Олегом Охапкиным это не означает монотонность и пережёвывание пережитого. За лаконичностью всегда будет стоять взрыв и неожиданный поворот темы.
Временное пространство этой книги чуть больше года: с ноября 1991 по декабрь 1992. Пространственное и вовсе ограничено двумя кухонками и случившимся на лето дачным домом в Шапках. Однако метафизическое пространство здесь огромно и определяется оно тем, что философ искусства Филипп Серс называет решительным опытом истины. В ночных бдениях рождались поэтические строки, чтобы и мы могли приобщиться к этому опыту. Истина не всегда очевидна нашему внутреннему человеку. Душа нераздельна с ней, когда находится в объятиях красоты, любви, то есть счастья. Такие мгновения исчезают слишком быстро. За ними наплывает безвременье, которое переживается нами как состояние полной оставленности и одиночества. Безвременье же не является пустотой, вакуумом. Оно есть состояние внутренней тишины. Без неё невозможно человеку сделать свой решительный выбор. И поскольку это чувственный опыт истины, то необыкновенно важным становится тот миг, в который происходит этот выбор. Стихотворение запечатлевает, таким образом, необратимый момент, куда возвращает нас лишь точно найденное слово или образ. Таковы большинство текстов этой книги.
Есть в ней, в тоже время, и стихи, написанные в канун церковных праздников. Они составляют неотъемлемую часть творчества Олега Охапкина в целом. Эти тексты вполне органично вписываются в общую дневниковую стилистику, но всё же хотелось бы остановиться на них отдельно, и вот почему. В последние годы вышло в свет множество сборников духовной поэзии. Это сборники стихов уже известных авторов, таких как иеромонах Роман, или сборники текстов разных авторов. Чтобы разобраться в этом явлении, важно определиться с терминологией. Когда¬то анализируя творчество современных ему поэтов, Виктор Кривулин ввёл термин «спиритуальная лирика», что по форме является синонимом «духовной поэзии», но не является таковым по сути явления. Если к спиритуальной лирике относится выражение, главным образом негативного духовного опыта в искусстве, то к духовной поэзии только позитивный опыт – «решительный опыт истины» (Ф. Серс). Стихи Олега Охапкина передают, как уже говорилось, позитивный опыт. При этом отнести книгу «Лампада» к духовной поэзии по сложившемуся в отношении этого термина контексту, невозможно. То, что сегодня называется духовной поэзией, правильно было бы назвать – катехизаторской. А к духовной отнести поэзию покаянную, что было бы абсолютно верно по сути. В стихах Олега Охапкина на церковные праздники есть благоговейная интонация, но при этом нет дидактики, которая отличает катехизаторскую поэзию. Они всегда передают сугубо личные переживания:

В церкви Сретенье. Солнце правды.
Там поют, подпеваю я.
И младенцу вороны рады
Видно церковь у них своя…
(«На Сретенье»)

Теплая интонация, идущая от глубины покаянного чувства, всегда отличала его «духовную» поэзию. Конечно, не всё творчество Олега Охапкина пронизано этим чувством, но для книги «Лампада» оно характерно, даже в тех случаях, когда в тексте не возникает церковной темы. Эта интонация обнаруживает его трепетное, сыновье отношение к Богу:

Что говорить, с землёю я дружу
И птиц в ветвях, порою нахожу,
Но, может, Ты придёшь и сядешь рядом.
Обнимешь, может мой корявый ствол…
( «Дуб»)

Он дерзает быть с Богом «на ты», как в древние времена, когда местоимение «он» было указательным. А личными оставались только «я» и «ты». Всё было личным, всё касалось меня лично, я лично был за всё в ответе. На этой системе ценностей строились архаичные общества. Через встречу с личным Богом Олег Охапкин воспринял эти ценности и передал в своих стихах опыт этой встречи. Его поэтический язык насыщен архаичными выражениями, как церковнославянского языка, так и языка восемнадцатого века. В этом нет и тени постмодернистской декоративности и условности. Они напоминают о живой, параллельно существующей действительности, которая из глубины веков творит настоящее. Язык же этой последней книги и вовсе отличает простота, даже прозрачность, которая схожа с морозным воздухом в ясную погоду. Это вовсе не опрощение, как полагают некоторые критики позднего творчества поэта, но результат сознательного выбора средств для передачи нового опыта. Конечно, понятна грусть тех, кто помнит могучий темперамент творчества Олега Охапкина семидесятых годов и любит его стихи того периода. С выходом этой книги читателю открывается совершенно неизвестный период его творчества девяностых годов. Что делать тому, кому

Сулил же Бог быть в совершенстве неизменным…
 
Он вполне осознавал, что ему выпало быть «не от мира сего», и с юности чувствовал это призвание. Поэтому его личное время, а значит и творческое измерялось не десятилетиями, как у его современников, а почти столетиями. Он мыслил эпохами глобальных перемен, и при этом не страдал гуманистическим титанизмом. Миссию свою понимал просто — как служение, в котором самым трудным является способность дойти до конца. И он сумел это сделать.

ФРАГМЕНТ КНИГИ

 ВЕСТЬ

Читая умерших поэтов,
Я бег волненья познаю.
И всполохи угасших светов –
Всю повесть жизненно мою.

И есть надежда мне – читатель
Давно минувшего найдет
Свет и во мне. Итак, читать им
Стихи мои, пока поет

Душа моя – сжимать волненье
В пружину, в краски верных слов,
Гоня унынье и сомненье –
Евангелист и богослов.

Жизнь, как Евангелие исполнить
И так спастись за гробом вновь –
Поэту позднему напомнить
Его волненье и любовь.

Быть может, ночью голос Бога
Услышит он, читая том.
Была к нему моя дорога.
Писал я грешный о святом.

Читая умерших поэтов,
В стихах о Боге я узнал.
Не на иных каких планетах,
А на земле, где идеал.

Здесь  время вечность именует,
Волненье дружит с тишиной
И с Богом смертного рифмует,
И прах братает с вышиной.

Здесь небо, звездами повито,
Предчувствует Его Престол.
Нет, время не было убито.
Оно воскресло со Христом.

И есть бессмертие. Я знаю.
Оно – художника деталь.
Я каждый миг как умираю.
Но стих всего меня впитал.

И все мое волненье живо.
Оно за гробом в жизнь войдет.
Живому точно и нелживо
Все передаст – меня найдет.

Где б ни был я – в земле, на небе
Иль под землею – все отдаст
Молитвой о насущном хлебе –
Мое волнение и страсть.

И беспрестанно улыбнется
Читателю: тебе, поди,
Еще и это вот придется
Узнать, что я был впереди.

Пойду Вергилием и Дантом
Перед поэтом поздних лет –
Былого времени анатом –
И сам – читатель и поэт.

Мое волнение другому
Все передастся, и прочтет,
Что я служил лишь дорогому,
Шмелем накапливая мед.

Я дикий был как мирозданье
В глуши далеких светлых звезд
И выполнил мое заданье –
Встал перед бездной в полный рост.

Мое волнение как море,
Я пережил беду и горе
И упование нашел,
И, смертный, к вечности я шел.

Мой путь открыт. И стих.как руку,
Я простираю. Вечность есть.
Читая умерших, науку
Постиг и я: бессмертье – весть.

  21.11.91


   
   ОСЕННЯЯ НОЧЬ

                Памяти И.А.Бунина

Снова молодость в сердце и ясно
В голове и так хочется петь.
Снова  выдалась осень ненастной –
Листвяная пожухлая медь.

Снова ночью сижу и читаю
У таинственного окна.
И береза в снегу молодая
Мне кивает с полночи одна.

Спят осенние поздние птицы.
Чуть синеет огонь плиты.
Перелистываю страницы.
Светом звездным они залиты.

Я читаю стихи поэта.
Он скончался давным  давно.
Но сиянье былого света
Тем стихам, точно жизнь дано.

Может быть, и моя сухая
Жизнь стихами переживет
Нас обоих, моя глухая
Ночь, что в жилах стиха поет.

Только Бог тут меня и слышит,
Да береза кивает мне.
Молодая нежная дышит
За стеною жена во сне.

Да ребенок притих в кроватке.
Да собака слегка сопит.
Будто воздух осенний, шаткий
Средь опавшей листвы кипит.

Снова молодость слышу в сердце.
И не хочется, право, спать.
Приоткрытой в комнату дверцей
Дышит ночь. И пишу в тетрадь


Эту тишь, эту жизнь ночную
У окна за большим столом.
Чай поставлю и ночь живую
Опишу, не грустя о былом.

Мне довольно нового света.
Снова молодость в сердце поет.
Ночь. Стихи и бессмертье поэта,
Для кого новый день настает.
               
 21.11.91


***

Лазурный огнь – звезда горела
Из-за окна из черноты.
Пока читал я – облак белый
Закрыл ее, и нет мечты.

На кухне я курю и слышу
Сквозь запотелое окно –
Декабрьский вест над нами дышит,
Гнать облака ему дано.

Пока читал я  Мандельштама,
Звезда сокрылась. Дует вест.
В окно небес глядится яма
И тянет свежестью из рамы,
И душу вдохновенье ест.

 15.12.91



 СОШЕСТВИЕ ВО АД

Звезды голубой серебро
Светлеется в черном окне,
Как будто Господне ребро
Пронзённое – в темном огне,

Как будто сошествие в ад
Вершится сегодня в ночи,
И дым из трубы, точно гад
На север, склубляясь, торчит.

И тучи над градом земным
Точь-в-точь над геенной сошлись –
Над заревом – там, где темным
Темно, только вспышки  зажглись.

В клубах там аэропорт
И кладбище в черном дыму,
А в небе – светящийся борт
И звездный огонь по нему.

С востока сияет звезда.
И эта – надежна всем нам,
как будто уходит беда,
И в небе таинственный храм.

На кладбище сродники спят,
И в комнате рядом – семья.
Над городом – зарева ад
Да Бог, да в округе – земля.

17.12.1991


 СНЕГОПАД

Тихий медленный снежок
С неба налетает.
Грубость в сердце как ожег.
Впрочем, лед оттает.

Сказанула с горяча.
Вот и я уперся,
Не руби, прошу, с плеча,
Я курю. Утерся.

На снежок пойду взгляну,
Покурю и молча
Съем размолвки белену.
Что мне страсти корчить.

Тихий, редкий с неба снег.
Папирос отрава.
Твой ответ был как побег.
Тише, тише, право.

Погляди – снежок идет,
Все запорошило.
Впрочем, сам ты - идиот.
Скажешь – как отшибло.

Но на то и в мире Бог –
Он снежок постелет.
И не будет нам тревог.
Ты уже в постели.

Примирились мы с тобой
И снежок окончен.
Вот лежит он голубой.
Что нам страсти корчить.

Вот лежит он до утра.
Утром с спозаранку
Ребятишки на ура
Примут нашу ранку.



И откуда им узнать,
Что Господь послал нам
Этот снег как благодать.
Помирились. Славно.

Вижу, храм запорошен.
Все кресты в сугробах.
Усмиряет норов жен
Жизнь вдвоем до гроба.

Усмиряет и мужей
Жизнь вдвоем под снежный
Тихий ритм не для ушей –
Снег живой и нежный.


   

ЗИМНИЙ РАЙ

И ночью пламенные звезды
В студеном небе нам горят –
Лучистые большие грозды
О зимнем рае говорят.

Подымешь голову и видишь –
Кассиопея, Орион,
Как будто на дорогу выйдешь
Иных небес, иных времен.

И, может, в райском разноцветье
Душа твоя звездой горит
Пока кончается столетье
И раной жизнь во мне болит.

Ты близкая ко мне, я знаю,
А звезды так же далеки,
Как эта зимняя, сквозная
Ночная мгла из-за реки.

Твоя душа в глазах сияет,
И мы, как Ева и Адам.
У ног собака громко лает
И дочь ей хвост перебирает,
И звезды светят ей и нам.

27.12.91



***

Нищая жизнь наступила в стране.
Хоть бы звезда в вышине.
Дождик январский да ветер с югов,
Тучи во веки веков.

Хоть бы звезда отразилась в реке.
Дым. Папироса в руке.
И непроглядная темень в окне.
Кухня в электроогне.

Нищая жизнь. А на сердце светло.
Тускло сияет стекло.
В нём отражённая лампа горит –
Лужи, оснеженный вид.

Снег поедается скудным теплом,
Но не грущу о былом.
Что-то весеннее в воздухе есть.
Классика что ли прочесть.

Трудно и раньше в России жилось.
Так уж давно повелось.
Впроголодь жили поэты не раз.
Время настало для нас.

Ветер тепла добавляет с югов,
Тучи во веки веков.
Скудная жизнь. Но на сердце тепло.
ветер дождливый степной.

3.01.92


 НА РОЖДЕСТВО

И доллар стал жандарм рубля.
И вертится земля.
И погребён СССР.
Но музыкою сфер.

Баюкает в лучах звезда
И ходят поезда.
И в магазинах покати
Шаром, но закатил

Господь как прежде Рождество.
И свято естество.
И вдохновение опять
Мне не даёт поспать.

И чаю нет, но есть табак.
Всё не отстать никак.
И жаль людей, но не себя,
Платочек теребя,

Сморкаюсь я, но гриппа нет.
И в сердце жизнь и свет.
И над стишком себе корплю.
Считаю по рублю.

Так жизнь опять берёт своё,
Как посмеёшь её!..
Так выдыхаю дым в окно
И светит мне звездой одно
Небесное рядно.

4.01.92
       


ФЕВРАЛЬ

Вот и февраль. Судьбы России
Проговорили. Нищая чернь.
Поговорили о нашем Мессии,
О вертухае русских  очей.

И прозевали волю народа –
Установили красный террор.
Блок-то в «Петрухе» глянул как  в воду.
Заупокойный клироса хор.

В доме Ипатьева так порешили
Брызнуть кровищей Царской семьи.
Но пережили – сроки пришили
Русской жестокости братья мои.

Что же такое дух тот народный?
Эх, прозевали за коньяком.
Рабский, холопий, полуприродный,
Женскою похотью к аду влеком.

Надо ж – зарезать полправославья
И втихомолку свалить на жидов.
А позабыли – пели ж «Коль славен…»
Ох, до чего же быт наш бредов!

Но и попались. Бог-то распятый
В Гефсимании был погребен.
И оказались колонной пятой
В нищей России наших времён.

Но и такою, моя Россия,
Та мне прискорбна паче других.
Не о поэтах – сам я разиня.
О феврале я – о мухах пурги.

Флаг наш трехцветный –
То ли голландский,
То ли торговый…Эх, без креста!
Синий платочек такой заветный.
Строчит пулеметчик прямо в Христа.



Эх, в жемчугах Он  и в белых  ризах –
С флагом кровавым – вам говорят.
То ли Астарта, то ли мимоза…
То – атрибуты наших наяд.

Женственный образ. Так порешили
И написали – просто матрос.
Но ведь и это мы пережили,
И оказалось – распят Христос.

Эх, говорили ж! – Лучше не надо.
Да не валить же все на жидов.
Вот и воскресни нынче из ада –
Из разоренного Ленинграда
Санкт-Петербург нам снова готов.

3.02.92


 НОЧЬ ЗА СТИХАМИ

Тишина. Благодатная ночь.
Спит жена, спит земля, спит и дочь.
Я не сплю. Я на страже стихов.
Бог-то знает, что я из тихонь.

Петергоф. Тускло светится храм,
И блаженная Ксения к нам
Завтра с древней клюкою придёт
И к кроватке твоей подойдёт.

Спи, дочурка. Ведь папа не спит.
У него процветающий вид.
Всё послал нам, что нужно, Господь –
Бодрый дух и безмолвную плоть.

Я сижу, сигареты курю
И предчувствую к нам благодать.
Что тебе я, малыш, подарю?
Ведь теперь я могу не страдать.

Петербург возрождается. Свет
С небеси к нам как дверь приоткрыл.
Пусть ещё у нас многого нет,
Но довольно с нас Ангельских крыл.

Тайно Ангелы к нам подойдут
И подскажут на страже своей
Что нам сделать в себе, ведь живут.
Благодать. Обнадёжен я с ней.

Возрождается питерский люд.
В храме крестят младенцев своих.
Всюду храмы полны там и тут.
Обойду я со Ксенией их.

Всюду свечку поставлю и дам
Что-то нищему люду с душой.
Бог храни – мне ответят. И храм
Отзовётся мне тайной большой.


Здесь так истово свечи горят.
И душе хорошо, хорошо.
И иконы как строятся в ряд,
Будто сонм здесь небесный прошёл.

Небеса нам открылись уже.
Покаяние в храме идёт.
И в своей оглянусь я душе.
Слова правды бессмертная ждёт.

И у Бога прошу, чтоб открыл
Мне уста для великой хвалы,
Ведь талант я ещё не зарыл
И ушёл клеветы и хулы.

Мне довольно, что жив я ещё
И бессмертье как светится мне.
Оглянусь – Петербург за плечом –
Медный всадник на медном коне.

И бежать мне не надо. Я свой.
Здесь мой дом и великий народ.
Пой, душа моя, ласточка, пой,
Ведь весна у ворот, у ворот.

Скоро птицы вернутся и дочь
Познакомится с ними вблизи.
Я один. Благодатная ночь.
С неба свет засквозил, засквозил.

5.02.92


НАЕДИНЕ С СОБОЙ

Затихает. И лёгкий снежок
Пеленою на землю ложится,
Где-то слышен надсадный движок.
Мне в постели опять не лежится.

Что-то в тихой пустыне зовёт.
Вдалеке засыпающий город.
Был бы ветер, но нет, не завьёт
Ночь позёмки и нет тебя, скорость.

Тишина из углов как ползёт.
Вот и снега на воздухе нету.
Ночь – пустыня от грусти спасёт.
Дай зажгу у окна сигаретку.

Где-то поздний и воющий пёс.
На душе одиночество грусти.
Сумрак улицу снегом занёс.
Помолись, покури и отпустит.

Вот затихло и Ангела мне
Тишина для души посылает.
Снег мерцает в затихшем окне
И фонарь над дорогой пылает.

Никого на дороге, и я
Электричку вдали различаю.
И душа утомилась моя.
Выпью крепкого красного чаю.

И авось рассосётся тоска.
Говорить о причинах не буду.
Что же… сахару нет ни куска,
Но за водку припас я посуду.

Можно выпить хоть завтра с утра.
Но душа утомилась и трезво
Избегает соблазна, мудра
И спокойна, и путь ей отрезан.


И опять сигареты и чай.
Что ж покурим. Куда торопиться.
И душа как вздохнёт невзначай,
Привелось ей хоть чаю напиться,

И на сердце легчайший укол,
Что творится во мне? Это тайна,
Снег мерцает почти под рукой,
И над всем Петергофом покой,
И слеза покатилась случайно.

8.02.92

 РОССИЯ

Постится Россия – крестьянские наши дворы.
Народ обессилел, да жаль детворы.
Что светит кормильцу? – Земельный надел.
А чем обработать? – Народ так хотел.
Да – всё впереди – нищета, безлошадность и пот.
Но ты не оставь нашу землю, Господь!
Чтоб храмы народу, как прежде, вернуть,
чтоб светлый открылся земле нашей путь,
Чтоб мы попостились, но хлеба хоть вдоволь нам дай,
И наши сердца, нашу землю не покидай.
Мы всё пересилим. На то мы и родились.
Чтоб сено косили, чтоб славно хлеба поднялись.
Земля чтоб народу, народ же – земле.
Чтоб дети сказали спасибо родимой семье,
Чтоб подняли их и поставили на ноги. Бог
Чтоб нас не оставил, избавил голодных тревог.
Чтоб свет на Руси возродился и в душах у нас.
Чтоб землю мою обошёл воскресающий Спас.
И благословенье на нас ниспошли,
Чтоб небо и землю, и родину в сердце нашли.




ЗВЁЗДНАЯ НОЧЬ

Звёзды во мне. Тишина.
Вижу – дорога черна.
Что-то весеннее в этом.
Звёзды наполнены светом.

Грусть на душе и темно.
Дочка сопит за стеной.
И за окном фонари.
Полночь звездою горит.

Автомобиль пробежал.
Полночь. Погода свежа.
Что-то весеннее в небе.
Думы о мрачном Эребе.

Кабы туда не попасть.
Темень. Как щерится пасть.
Больно уж много греха.
Полночь. Погода тиха.

Но в тишине тем ясней
Грусть. Кабы сжился я с ней.
Сердце как молится тайно.
Ночь перед Богом святая.

Кошки так дико орут.
Верю – стихи не умрут.
Сам же я лягу костьми.
Боже, хоть душу возьми!

Звёзды, земля и снега.
Кладбище. Снежные га.
Звёзды лежат над могилой.
День моей матери милой.

Дочка за стенкою спит.
Кладбище каменных плит.
Буду и я так лежать.
Чья-то могила свежа.

Ночь уж забрала своё.
Стих равномерно поёт.
Грусть всё никак не отпустит,
Слёзы молитвенной грусти.

Много курю сигарет.
Звёздный мерцающий свет.
Весь я лежу во грехе.
Всё остаётся в стихе.

Тихо. Свежо. Фонари.
Тайна на небе горит –
Звёздная мглистая тайна.
Ночь перед Богом святая.

И отлегает с души.
Совесть во мне как ушиб.
Сердце как ждёт – Бог простит.
Вешний за стёклами вид.

Как бы весна вдалеке.
Сердце у Бога в руке.
И потому упованье.
Душу не скажешь словами.

10.02.92


НА СРЕТЕНЬЕ

Всё спокойно. Ясное утро.
Мир духовный в душе, во мне.
Галок вскрик так похож на уток.
Голос мая в февральском дне.

День погожий. Снежок сияет,
Отражая лазурь небес.
Ребятишки .Собаки лают.
Солнце светит как дымку чрез.

На востоке, где город, хмуро.
Там туманом нависший снег.
И горланят вороны хором.
В них играет Младенец Бог.

В церкви Сретенье. Солнце правды.
Там поют, подпеваю я.
И младенцу вороны рады.
Видно церковь у них своя.

Дым клубится. Легчайший ветер –
Тихий вест выдыхает пар.
Свет премирный на белом свете,
И горланят вороны – кар.

Ребятишки на горку лезут
И кричит, веселя свой дух.
Кувыркаясь, собачка резво
Прах вздымает, вся – зренье, слух.

Позовут её и залает.
Видно церковь у всех своя.
Даже дочка от нас узнает –
Нынче праздник, радуюсь я.

И жена поглядит прилежно –
Что такое я описал.
Прислонюсь  к ней тепло и нежно
И за окнами белоснежный
Покажу февраля кристалл.

19.02.92

                ДУБ
                Моим детям

Слова мои – листва. О, много слов…
Средь них висят и некие сухие.
Когда бы не был я поэт, но богослов,
не обнажились бы суки нагие.
Быть может, я похож на сохлый дуб.
Что говорить – был зелен я и крепок.
Но кое-что давно пошло на сруб,
а кое-где металл чужих закрепок.

Но сыщет ли Господь мои плоды
Хотя свиней попотчевать до сыта
иль в кофе положить? Куда, куды!
Кому судить народного пиита?
Да, в кофий наш народный, может, гож,
его и пить в голодную годину.
Но, впрочем, в небеса я тоже вхож –
простерты сучья в небо к Господину.
Дай зелени – зеленых вечных слов!
Не убоюсь зимы, гремя листвою.
Ты – Бог еси. Язык твой вечно нов
и всё живит, загубленное мною.

Но в оправданье так Тебе скажу:

Ты древо насадил на землю с ядом.
Что говорить, с землею я дружу
и птиц  в ветвях, порою нахожу,
но, может, Ты придешь и сядешь рядом.
Обнимешь, может, мой корявый ствол
и на коре увидишь много мошек.
Пусть из меня по смерти срубят стол
и стулья, и дюжину отменных ложек.

Прочтут меня и дети. Я писал
доходчиво, хотя  и врал довольно.
Господь как плотник плоть мою тесал,
и мне бывало горестно и больно.
На мне листы железные, цемент
И гвозди. Может быть и я – распятый.
Но я – живой и Божий инструмент –
играю и пою десяток пятый.

Мне далеко до тех богатырей,
какие в небо сотни лет уходят.
Но я как дуб не говорю – скорей,
я медлю и расту, и семя бродит.
И дети есть, конечно, у меня –
они – дубки, да - русские, простые.
Подобно мне листвой своей звенят,
и голоса их радуют святые.

Но почва вся отравлена, и я
сосу её, чтоб защитить потомство.
О, Господи! Пришла одна свинья
И ест мои плоды. Считаю до ста.
Насытилась и роет под меня.
Приди Крылов, и защити коллегу.
Давно в земле лежит моя родня
и вопиёт к дубовому Олегу:

Очнись и обуздай листву свою!
Она гремит, и нам бывает страшно.
Но если цвет оденется в броню,
Господь придёт твои отведать брашна.
Он беден был и кофий Ему впрок.
Он Сам – поэт, и в притчах весь народный.
Он дал и нам спасительный урок –
беречь запас листвы багрянородной.

И многими словами говорю
Я им в ответ, как русская стихия:
Таким уж сотворил меня Царю,
Сам отряхнёт слова мои лихие.
Он подходил ко мне и клал ладонь
Своей кровавой раненной  десницы
мне на кору. А выходил огонь
из недр моих,-  и озарялись лица.
Когда касалась Божья благодать
Я говорил как дуб Мамврийский.
И всякий это может  увидать,
Прочтя моих стихов иные списки.

Вот, наконец, печатают, и мне
Так тяжело от этих ораторий.
Как волен  был я ночью  при луне,
вдыхая ль сладость благовоний.

Какие страхи навевал  родне
молчанием  моим перед иконой.
Теперь остались книжечки одне
Да некие рубли на счастье мне
И тень больниц, пугающая зоной.

Но я ведь дуб и не боюсь ветров.
Меня балтийский вест как обдувает.
Округ меня уснувший Петергоф,
И мало ль кто у ног моих бывает.
Пусть говорят,- дубовая семья.
Но русский я и говорю дубово.
И речь моя звучит порой сурово –
Так, что дрожит от гнева грудь моя.

Прости, Господь! Не схимник я ещё.
Но, может быть, как дуб когда и стану.
И сам Господь тогда через плечо
Враз паразит меня – России великана.

19.02.92


 
 ЛАМПАДА

Душа моя – священная лампада.
Она горит и ясно и светло.
Она светла, куда бы я ни падай,
И тело ей – прозрачное стекло.

Бывает, что коптит. Но поправляет
Господь ее, вдруг удалив нагар.
И это – даром. То – Господень дар.
Он Сам ее на небо направляет.

И огонек ее так трепетен и тих,
Он теплится и сердце обымает.
Тогда в неё как дар приходит стих
И к Господу огонь тот подымает.

И свет её пред Господа Творца
Подобен свету от Его лица,
И есть в нём тот оттенок неприступный,
Которого не знает мир преступный.

Душа моя – вместилище елея.
То – жизнь моя, и я подарен ей.
И я сказать об этом не умею.
Но мне приятен свет души моей.

Он радует меня, даёт надежду
И укрепляет веру и любовь.
И тот елей во мне – Христова Кровь,
Преображающая в свет души одежду.

Имею я  Христа. Дороже нет.
И потому я от Него – поэт.
Горит душа молитвенно и тихо,
И что ей тьмы тщета – неразбериха.

Она благоуханна и светла,
Поскольку свет сверяет перед Богом.
Но жаль, что в ней порой нагара много
От фитиля, сгоревшего дотла.


Поправь её, Господь и Господин!
Ты видишь в чем беда моя един.
И возгорю яснее и светлее.
Душа моя. Я весь – лампада с нею.

И тело как ликует светизной –
Молитвенным и внутренним гореньем.
И весь я перед Господом сквозной –
Молчанием, вниманьем и говеньем.

Душа моя приемлет благодать
И радостью лампадную лучится.
И это всё мне велено отдать
Другим, с кем темнота могла случиться.

И это – благодарность о любви,
Сияющей в душе моей премного.
Господь мне повелел,- «Люби, люби!»
И умножаю я веленье Бога.

23.02.92



 ВЕЛИКИЙ ПОСТ

Великий пост. Природы истощенье.
Великая и постная весна.
Взгляни, душа, - деревья в изнищанье.
В них -Крест Господень – средоточье сна.

Они стоят как насмерть перед Богом.
И веруют в Создателя Творца.
Они окружены цивильным смогом.
Они не прячут крестного лица.

От древа – смерть. От древа – Воскресенье.
Деревья взяты Богом в Божество.
Они справляют свой обряд весенний
И в нищете исходят в торжество.

Пасхальность их учительна для мира.
Они ещё субботствуют во сне.
Но в недрах их уж соткана порфира
Для Господа. Бывает ли красней?

Насыщенные соком красноталы
Уж приготовлены, и верба ждёт пушка.
Берёзы и дубы сосут металлы
Из недр земли в туманах, как в мешках.

Готовят свои маятники клёны
и тополя накапливают пух.
Осина простирает ствол зелёный.
И все готовы в небо ринуть дух.

И дерево восходит над могилой
К таинственным и пришлым облакам.
Пронизаны стволы извечной силой
И каждый  копит время на века.

Они пылают пламенем незримым –
Энергией живого Божества.
Они стоят как в небе Серафимы –
Апостолы вселенной естества.

Они постятся. тайное говенье –
Их обморок до времени в себе.
Они приемлют Бога прободенье
И учат нас смиренью и судьбе.

В них Промысел – сокрытая идея
Цветения и времени плодов.
Они богоизбранней иудея.
И с Господом им крест всегда готов.

Их срубят и разделают на доски
Для Божьего Престола и гробов.
Наплачутся они до смерти вдосталь
И пустят их резьбою для гербов.

Они войдут в наш быт до воскрешенья
Всех умерших и в облике Христа
Почтут всетварным жизни разрешеньем,
Как Древо живоносного Креста.

Они к церквям прилепятся толпою
Как нищенки под благовест живой
И с нами в небо твёрдою стопой
Войдут. Поэт, о них до смерти пой.

Учись у них плодоносить в неволе
И шелестеть словами как листвой.
Великий пост. Мы у деревьев в школе.
Они бессмертны. Боже, Боже мой.

9.03.92


 УХОДЯЩИЙ НАРОД

Народ, сожравший сам себя
ниспадший в ужасе до ада
и душу клеветой губя,
ты заслужил себе награду.

Ты – поношенье в род и род
от прозревающих потомков.
Познай,- какой же ты народ
меж генетических обломков.

Хриспопродавец меж иуд,
отрекшийся от православья,
твои деяния умрут.
Ты, пивший Сталина за здравье.

Кто помянёт за упокой
тебя, предавшего Россию?
И кто вернет тебе покой
за вертухая как мессию?

Твои ЧК, НКВД
тебя пред Богом не восставят,
в твоей крови точь-в-точь в воде
лишь  христиане Бога славят.

Остаток - аду вопреки
сотрёт ещё твоё потомство.
Своё последнее прикинь,
оставь пред смертью вероломство.

Покайся ты в христиан крови,
отрёкшийся от первородства.
И вновь Христа благослови,
сотри с лица черты  уродства.

Отмечен ты таким клеймом,
что, ужасаясь, всякий видит
твои отбросы, как дерьмо.
И целый мир вас ненавидит.

И поделом, и поделом
смотри,- твоё расселось чрево.
Куда идёшь ты напролом?
Тебя казнит Святая Дева.

Она стояла у Креста
И душу ей прожгло оружье.
Смотри,- она свята, чиста
и ей противны ваши ружья.

Ты расстрелял себя ведь сам.
И это – суд тебе - проклятье.
Не веришь ты ни чудесам,
ни в то, что все мы там заплатим

Так и сгорай в своём студе-
Ты даже имени отвергся.
Ищи – твоя могила где,
В своём спасении изверился.

Отчаянье – тебе клеймо
За вашу хамскую жестокость.
Стахановец,- твоё письмо
потомку, что влетает в пропасть.

Пойди- взгляни на Колыму,
Где все следы ты заметаешь.
И что построил ты, - тюрьму,
в которой сам себя ты давишь.

Опомнись, суетный циклоп,
И вспомни кару Одиссея.
Ложись в свой непомерный гроб,
Какой тебе открыт – Россея.

Лежи до судной в нём трубы.
Ты заслужил могилу эту –
тобой разверстые гробы.
Конец и твоему секрету.

Весь мир здесь трупы опознал
Замученных тобой страдальцев.
Их смерть пред Господом честна.
Твои же все в кровище пальцы.

Вот что соделал ты с собой.
И это – на тебе – проклятье.
Россию сделал ты рабой –
Ты гнал её лишь на распятье.

И отреклась же от тебя
Богоподобная Россия
За то, что, клеветой губя,
Её распял ты, лжемессия.

Смотри, да ада ты ниспал,
и суд тебе уже свершился.
И не спасёт тебя напалм,
зане на кровь свою решился.

Самоубийца ты, народ,-
Сам осудил себя на гибель.
Тебе проклятье в род и род,
И твой потомок – поворот
Свершив, не скажет - «победитель».

13.03.92
   

ДЕНЬ ПАСХАЛЬНОЙ ПОЛНОТЫ

Синеют небеса и солнце светит
И греет жарко. Куполов кресты
Сияют. И душа на всё ответит
В сиянии пасхальной красоты.

Молебен в храме. Весть о воскресеньи.
Душа полна сиянием небес.
И солнце как сияет окон чрез.
И льётся чашей полною веселье.

И милостью Воскресшего полны
Сердца. Все поздравляют с новой Пасхой.
И сердце бьётся, бьётся без опаски.
И головы пред Богом склонены.

И всё цветёт в пасхальном одеяньи.
Так много белого. Черёмуха, жасмин.
И жаворонок в небе. Он один
Как молится в земном преуспеяньи.

И ласково идёт меж нас Господь
И целый день сердца нам устрояет.
И вся земля в цветах благоухает.
И воскресает за душою плоть.

И день как сложится. Небес благословенье
Не покидает нас. И яблоня цветёт.
А что за тем  в душе произойдёт –
То сердце утаит. И в нём – моленье.

29.05.92


 БДЕНИЕ

Свет живой, чуть мерцающий, звёздный
Прямо в фортку и далее в глаз.
Он как дивный сверкучий алмаз
Осветил час ночной мой и поздний.

Он над веткой  сирени блестит,
Чуть вращаясь. Исчез. Наклоняюсь.
Снова вижу. Блистательный вид.
И как звёзды по небу слоняюсь.

Вот и вовсе исчез за кустом.
И безмолвно – сиренево небо.
Ни явления в пространстве пустом.
О едином грущу на потребу.

Будто скрылся от взора Господь.
Взор живой не находит святыни.
Ничего. Час ночной заменен.
И с дремотою борется плоть.

Выпью что ли пожар чифиря.
В небе звёздные силы горят.
И сирень мне цветёт прямо в очи.
Дух мой бдением борется с ночью.
И присутствие Бога вокруг
Я душой ощутительно вдруг
Начинаю в ночи понимать.
Духу творчему стоит внимать.

3.06.92


***
Пространство наполнилось светом,
Сирень за окном процвела.
И вот уже глянуло летом.
Трава в одуванах мила.

Её уже косят и сеном
Становится. Пахнет кругом.
И звёзды вдали во вселенной
Мечтают о мире другом.

Я видел его. Там цветочки,
И сердцу легко среди них.
Приду туда в белой сорочке,
Смущён, благодарен и тих.

Там сердце моё и отрада.
О как это было давно.
Наверно, то было – награда.
Но было же было со мной.

Теперь я грущу в этом мире
О мире инаком, другом.
Сижу одинокий на пире
И пьяные лица кругом.

6.06.92

 
  ***

В окне – цветущая рябина
С сиренью белой,
И эти белые дробины
Как бы крошёным мелом

Во мне намечены,
И в небе чуть светло.
Звездою мечено
Оконное стекло.

И тихо- тихо так,
И соловей блистает.
И сердцу дико то.
В окно благоухает.

Цветёт сирень в стекле,
И тополь не шелохнет.
Сижу один в тепле.
Сирень цветами глохнет.

Сирень цветущая
Туманна за стеклом.
И сердце ждущее –
Затихнет под ветлой.

Там соловей. Он бьёт.
И посвисту внимает
Душа живущая.
И душу вынимает

Ночное пение.
И Ангел в вышине –
Мигнёт мгновение
В небесной тишине.

6.06.92


 
 В НОЧЬ НА ТРОИЦУ

Ветер стих. Тишина и тепло.
Начинается Троицын день.
И на севере ясно - светло,
А на юге белёсая тень.

Под окном отцветает сирень
И не слышно в ночи соловья.
Где-то лает собака. Скорей
Записать. И безмолвствую я.

Всё пространство Богом полно.
Не шелохнут деревьев листы.
Но со мною уснувшая ты.
Дочь с тобой и, конечно, со мной.

Тишина. Плачет кошка. Душа
Всё-то слышит и чует, и бдит.
Вся округа давно уже спит,
И погода в ночи хороша.

Под окном три берёзы молчат.
Начинается Троицын день.
Звёзд не видно. На сердце печать
Размышленья без лишних идей.

Бог повсюду и в сердце самом.
Помолюсь  и дождусь первых птиц.
Мне осталось немного страниц
Дочитать неусыпным умом.

Тишина. На дорогах езда.
Но не ходят в ночи поезда.
Самолётов не слышно. Со мной
Небесам просветлённо темно.

14.06.92

               
   ***

Тихо. Светает. На юге – ночь,
А на севере – белый полог.
Звёзды ушли за вершины прочь.
Смотрят на землю как книги с полок.

Где-то взрёвывающий самолёт.
След от него в небесах беловатый.
Звёзды стреляют как птицу влёт
Его. Дальний север обложен ватой.

Это облачность. Как перо
Облак один, а другой как маска
Театральная. В ней Пьеро.
А на пруду цвета хаки ряска.

Псы не лают. Птиц не слыхать.
Кошек тоже под окнами нету.
Остаётся во тьме вдыхать
Синедымящую сигарету.

Остаётся глядеть на грунт,
В который меня когда-то положат.
Четверть четвёртого коль не врут
По телефону. Тоска не гложет.

Мне хорошо. И душа во мне
Мирно вкушает чай полуночный.
Звёзды погасли в пустом окне.
Тополь не двинет вершиной мощной.

27.06.92


 НОЧНОЕ ВРЕМЯ

Я полюбил ночное время,
Немую длительность его.
Как свалится дневное бремя
С живого сердца моего.

Как двинется громада ночи.
Уснули люди в этажах.
Ночное время тем короче,
Чем тише в звёздных витражах.

Там что-то деется порою.
Вдруг падает стремглав звезда.
И я волнения не скрою.
В ночи не ходят поезда.

В ночи летают самолёты,
Но очень редкие – шумят,
Везут под звёздами кого-то.
В них тихо пассажиры спят.

И вот в ночи лишь я, да лётчик
Не спим, да звёзды за окном.
И сердцем оживаю ночью
Под звёздным ласковым огнём.

Они вращение земное
Мне отмечают меж ветвей.
Но я слежу лишь за одною
И сердце посвящаю ей.

Она мне светит прямо в очи,
Всю ночь беседуя со мной,
И это нравится мне очень,
И мгла меж нас стоит стеной.

И тишина в ночи такая
Что оживает вся душа,
Ударам сердца потакая,
Как слухам, над землёй кружа.


И всё, что слышит – отзовётся
Как в тайне сердца полнотой,
Келейным бденьем назовётся
В духовной бдительности той.

И светит сердце как звездою
Склонению живой звезды,
Светящей шпилькой золотою
Средь мглы как чёрной борозды.

И этой пахотою семя
Мгновения роняя на
Грудь мою – ночное время
Слоится, как стихи в поэме,
И мгла до звёзд стоит – стена.

10.07.92


 БОЖИЙ СТРАХ

И во сне мне страх послал Господь.
Устрашилась и душа, и плоть.
Плотяной, душевный Божий страх –
Будто бы звезда была в кострах,

Будто бы палила мой состав.
Обо сне, о многом умолчу.
Я открыл окно, тревожно встав,
И гляжу наверх, и всё шепчу

Некую молитву. Там вверху
Жуткая палящая звезда
Посылает луч свой в никуда.
Я гляжу душой как на духу.

Мотыльки ворвались на огонь
И танцуют с лампою моей.
Что же… перед Богом я нагой
И одеться не чем мне ей-ей.

По над домом страшная звезда.
И в ночи не ходят поезда.
Некуда от Господа бежать.
Возвращаюсь одеваться вспять.

Одеяньем яко ризой я
Одеваюсь и молюсь, молюсь.
Совесть озабочена моя.
Как я перед Господом явлюсь?

И геенной маленькой горит
Газ на кухне – мой лазурный огнь.
И над домом всё звезда стоит.
Сам я во грехах. Попробуй тронь.

Сохраняет плоть мою и дух
Божий страх – премудрости зачин.
И хранит меня высокий чин.
Он молитвой исполняет слух.


Я сижу курю, гляжу в окно.
Сыпать пепел мне ещё дано.
Но в душе молитва у меня –
Страшной тетивой слова звенят.

Вдалеке ударили часы.
Половина часа, Но чего?
И звезда от страшной той красы
Душу мне слагает на весы.
И ворона каркнет. Ничего.

Лучше чаю красного напьюсь,
Покурю и Богу помолюсь.
Высоко в ночи стоит звезда
И не вижу я её. О, да.

Ветер чуть в вершинах шелестит.
Из окна вполне премирный вид.
На звезду мне лучше не глядеть.
Взором можно Ангела задеть.

11.07.92

 ИЮЛЬ

И ласточки летают допоздна
И яблоки у яблонь округлились.
И летняя пора жарой красна,
И вишни соком уж налились.

И всё ещё жасмин цветёт,
Благоухающий шиповник.
Природа жизнь свою ведёт
Всё полноценней и любовней.

В лесу красно от земляник,
Черно в черничниках зелёных.
И белый гриб во мху возник.
И носики упали с клёнов.

И ночью всюду тишина.
И в озере мерцает небо.
Там глубь небес отражена.
И грудь единым на потребу

Полна, и молится душа,
Встречая ясные Петровки,
В тиши Всевышнему служа.
И всюду Божии коровки.

И бабочки и мотыльки.
В траве кузнечики стрекочут.
И муравья смахнёшь с руки.
От комаров чесотки вскочат.

И в небе облаку нельзя
В лазури ясной появиться.
И входишь в лес, тропой скользя,
Земного рая очевидцем.

10.07.92



                ***

Кузнечики стрекочут как часы.
На небе бледно-розовый закат.
И в сумерках торчат вьюнка усы.
И синий пар на водах клочковат.

На озере спокойствие и синь.
В нём сосен строй неровно отражён.
Асфальт весь в испарениях. Бензин
Весь в воздухе как мглой изображён.

Движение окончилось. Шоссе
Как смотрится в пустые небеса.
И лес на отчужденья полосе
Уходит вдаль, где неба полоса.

Она горит закатом, как в огне.
Вершины сосен зелено темны.
И чей-то огонёк горит в окне
На фоне рдяно охристой стены.

Кузнечики стрекочут как часы.
На небе бледно-розовый закат.
И в сумерках торчат вьюнка усы.
И синий пар на водах клочковат.

2.08.92


***

Всю ночь шуршит отпад
Как будто медь.
И рифмы невпопад,
Хоть умереть.

В листе ещё непалой
Торчит фонарь.
И шум бывалый
Будто  календарь.

Так повторится
Жизнь моя во сне.
Летит страница
Будто новый снег.

Шумит листва.
Задержан листопад.
Шум естества.
Всю ночь шуршит отпад.

Хоть умереть
Под этот беглый шум.
То - листьев медь.
Октябрь тяжелодум.

И рифмы невпопад
Опять, опять.
Всю ночь шуршит отпад
И надо спать.

И пахнет палым,
Сгнившим уж листом.
И небывалым
Осень входит в дом.

Засохшие уж листья
На столе.
И этих истин
Хватит нам вполне.

Умрёшь и ты
Когда-нибудь как лист.
Для красоты
Твой лик довольно мглист.

Но светит ум
В полуночных очах.
Тяжелодум
Светает при свечах.

Над листьями
Хоть свечку запалю.
Соль истины:
Всё жив я и люблю.

Тебе букет –
Отпадшая листва
И свечки свет
В знак жизни торжества.

Тебя люблю
И жизнь храню в душе.
И как стеблю –
Ты новый лист уже.

20.10.92      

***

Берёзы, рябина, сирень
Все в листьях стоят, но снежок.
И небо ночью серей,
Но город окна зажёг.

Горит и моё окно –
На кухне сижу, пишу.
За занавеской темно
И тихо – в темень гляжу.

Рябина в снегу глядит
В окно. Листопад прошёл.
Берёзы того гляди
На кухню шагнут – за стол.

За дверью дочурка спит,
И сон её свят и тих.
Я слышу – перо скрипит.
Снег в дёрнах и смят, и дик.

Трава сквозь него торчит.
В округе сотни следов.
Но он не скрипит – молчит,
Под листьями чуть бредов.

Снежок тот растает. Ночь
Тепла, из-под туч тиха.
Но прежде успеет дочь
Прочесть про него в стихах.

31.10.92


ДРЁМА

Спят деревья крепким сном.
Листья облетели.
Вспомнят будущей весной
Об уснувшем теле.

Солнце вновь пробудит их.
Птицы к ним вернутся.
Нынче крепок сон у них.
Дремлют  - не проснуться.

Сон дремучий их сковал
Дрёмой деревянной.
Где трезвон и птичий гвалт
В зелени медвяной?

Так и я давно уснул
В пору листопада.
Подо мною скрипнет стул.
Сон – моя услада.

Но и в этом странном сне
Мысль меня тревожит
О пасхальной, о весне.
Грусть печали множит.

Я как дерево застыл
В лёгкой летаргии,
Будто в сны давно уплыл
Странные такие.

Как нашла на душу мне
По сезону дрёма.
Летом ночь была шумней –
Шелест и истома.

Я томился под звездой
Как зелёной думой –
Слышал – свищет козодой
В тишине угрюмой.

Слышал песенки порой
Ласточек – певуний.
А сейчас кривлюсь корой
В дрёме от раздумий.

Где листва моя – слова
Шепчущие тайну?
В тьме осенней голова.
В дрёме сплю хрустальной.

Сплю как дерево и нет
Просыпу мне спьяну.
Жду ночной электросвет,
Коли ночью вспряну.

Мысль о сне меня томит –
Дерево без листьев.
Лето красное, пойми
Снится мне всё мглистей.

Всё счастливей с каждым днём,
Чем ноябрь хладнее.
Как во сне с тобой живём
В разлучении вдвоём –
Дальше, тем роднее.

Сплю и вижу каждый день
Лишь тебя, родную.
Ты как радужная тень –
Вижу всю сквозную.

Вновь мы встретимся опять.
Лето к нам вернётся.
А деревьям надо спать
Что им остаётся?

Завывает в прутьях верб
Полуночный ветер.
И на небе светит серп.
Сон на белом свете.

Выпал по отпаду снег.
Дети лепят бабу.
Я проснусь. До новых нег.
Зелень снится грабу.

***

Вспомянул я заветы Христа.
Стало грустно и весело мне.
Грусть моя о душе неспроста
И веселье о ней же, о ней.

Ведь бессмертна пред Богом она.
Что мне сделает человек?
Но на ней есть и грех и вина
И конечен мой образ и век.

Да, паду я на землю зерном,
Чтобы в небо как злак возрасти.
Там в земле и темно и черно.
Но я к свету пойду, чтоб простил.

Свете тихий – пою на заре
Дней вечерних, уж видя закат,
Будто муха в седом янтаре
Этой жизни ища языка.

Рассказал бы я Богу да Он
Всё уж знает и всё мне простит,
Если новым приду из времён,
Где для Бога я душу растил.

Мне поможет вера моя.
Всё возможно душе для неё.
И надежда с любовью стоят
Будто боль в изголовье моём.

21.11.92


***

Минувшее уходит в подсознанье
И снится в снах, причудливо рядясь.
И это с нашим прошлым связь
И о себе таинственное знанье.

Так появляются   забвения следы
В предчувствии  ещё грядущих бед.
Не лучше ли полночные мольбы
Тьмы заблуждений прежних лет!

18.12.92


 МЕЧТА О РАЕ

Там на востоке неба есть страна.
О ней, по ней душа моя тоскует.
Туда, туда всю жизнь устремлена,
Кукушкою бездомною кукует.

Там всё цветёт и всё поёт вокруг.
Там ветви древа сладостного рая.
Войти бы в тот неизреченный круг,
Хотя бы для земного умирая.

Я ту страну воспел бы в тех стихах,
Какие не умел слагать при жизни.
Как наша жизнь изгнанников дика,
Какой тоской томима о о отчизне.

Я стал бы патриотом той страны
И в вечности Создателю служил бы.
Как песни там высокие стройны.
Век слушал бы и век в том крае жил бы.

Там встречу с кем назначить приготовь,
О Господи, святой и милосердный!
Там услаждал бы я стихами вдов,
Сам услаждаясь малою беседой.

Там вечный праздник. Птицы там поют
И учат стихотворцев рая пенью.
Там всё о всём друг другу отдают,
И каждый дорожит своим уменьем.

Туда, туда душа моя лети
И Господа хвали ещё при жизни.
Вот весь в слезах стою на полпути
И а песне воздыхаю об отчизне.

Ещё я плох и грешен до зела,
Но в сердце копятся обиды.
Ах, если б ты, душа, не умерла,
Не слышала б иные панихиды.

Но потому о рае и скорблю,
Что прожил я никчёмным человеком,
Ко храму как спасенья кораблю
Бегу, отравлен всем изгнанья веком,

И слёзы лью, у Господа моля,
Об оставленье многих прегрешений.
О, если бы младенцем умер я,
Пока не знал гармонии лишений!

Но принимаю всё, что мне судил
Бог праведный. Тоскуя о востоке,
Душою я на небо восходил,
Чтоб увидать поэзии истоки.

Поэзия. То песни рая в нас.
И сколько их я людям приготовил.
Быть может, разрешит мне Бог и Спас
В раю умыться из живых ладоней.

Тогда, омыт, я рай благословлю
И воспою его по благодати.
До тех же пор прощения молю,
Да заслужу Тебя, Мироподатель.

26.12.92