Сорвались перелётные птицы.
Обломались былые дела.
Мне бывает, такое приснится –
Не поймёшь, где какие тела.
Если думать пытаюсь по Фрейду –
Что ни глянешь: то жопа, то рот.
А вчера занимался «хэндмэйдом»…
Получился какой-то «шамот».
Разберёшь без пол-литры едва ли,
Где анфас там, а где сторона…
Вот «Пиитера» в «Куклах» давали –
Получилась поэзия [на].
Да, поэзия на! Что ж такого?
Вот пишу – и как дрогнет рука:
Полякова была [По-ля-ко-ва!]
Лишь одна на троих «Ка-Ка-Ка».
Впрочем, всё это вытреп досужий,
«Тренировочный день» для пера.
Заглянуть бы туда, где снаружи
Начинается жизни нора.
Мы внутри, в самом центре пустыни,
Пустоты или пустоши, друг.
Пей до дна свою чашу, остынет.
Поспеши. То ли кто сунет-вынет,
То ли вырвет из бережных рук.
Рассосались чужие бесследно,
Разбежались свои по делам.
Потруби в этот краник, он медный.
До крови закуси удила.
Вот и праздник, мой друг, вот и праздник
Разродился ведром мишуры.
Раскорячило временем «ПАЗик»:
Мы смываемся через дворы,
Под мостом и на мост. В самом деле,
Не впервой возвращаться назад.
Понедельник, мой друг, понедельник.
Охлади свой лирический склад.
Выходи из земного уюта,
Выползай, чертыхаясь, на свет.
Вот и утро, мой друг, вот и утро
Заряжает тоской пистолет.
Ты здесь Пушкин. Я тоже не промах.
Мы на «мойку» заедем потом.
Жаль, что время ушло. Нынче порох
Не умом поджигают, а ртом…
Закружи старика, Саломея.
Покажи ему фирменный трюк,
Как немеет щека, соловеет
Взгляд, густеет слюна, солонеет
И стекает на молнию брюк.