Династия Повесть Часть 2

         
Бесконечно тёплая Зима


           Очередная служебная поездка в Смоленск весной 1997 года предвещала раскрытие новых интересных фактов в ходе проводимого мною журналистского расследования преступлений фашизма. На этот раз предметом внимания нашей съёмочной группы был г. Сафоново, рядом с которым проживали старые папины друзья. И я решила выехать накануне, чтобы заскочить к ним и успеть пообщаться. Утром в центральной гостинице г. Смоленска у меня была уже назначена встреча с оператором. Первая съёмка запланирована на полдень.
          Строго в условленный час я вошла в фойе. Ожидавший на диванчике Женя (так звали оператора) встал мне навстречу. Заметив отсутствие камеры,  вопросительно вздёрнула брови. Поймав мой взгляд, он потупил глаза и съёжился:
- я забыл кассеты в Москве…, но их уже везут следом.
Ситуация!!! – я, молча, быстро обдумывала варианты решения – на этот день было намечено 3 интервью, плюс дорога до Сафоново – 1,5 часа. А поезд от Москвы до Смоленска идёт 6 часов…
- во сколько прибытие?
- в 15-30. Ань, я прошу, прикрой меня, пожалуйста! – взмолился Женя. - За подобную рассеянность ему грозило увольнение. Старшей в бригаде была я.
- Жень, мы должны обязательно сегодня приехать в Сафоново и снять одно интервью – нас там уже ждут. Телефона нет - позвонить, чтобы перенести не смогу. Разве что задержимся… Остальные завтра. Заночуем там.

Женя благодарно закивал.
Я посмотрела на часы – 10-30! – 5 часов убитого времени!!! Но выбора не было…
Напарник ждал распоряжений.
- какие есть предложения? - спросила я.
- можно кремль посмотреть! – оживился оператор, не бывавший здесь ранее. Смоленский кремль славился древней архитектурой.
- ну что ж, будем приобщаться к прекрасному! – улыбнулась я, и мы, не спеша, двинулись в сторону возвышающихся вдали кирпичных стен.

         Погода была по-весеннему чудесной! Ясное тёплое солнышко нежно ласкало побледневшую за зиму кожу. Мы гуляли по окрестностям кремля, искренне любуясь открывающимися с холма видами города. Время летело незаметно и двигалось к обеду. Решив перекусить, мы спустились к центральной части города. После умеренной трапезы оператор поспешил на вокзал встречать помощника с кассетами, а я неторопливо побрела в сторону отеля.
Привычно ориентируясь, шла напрямик по тихим смоленским улочкам и неожиданно для себя вдруг оказалась на площади, где ранее бывать не приходилось. Взгляд бегло окинул пространство и упёрся в здание с типичной советской довоенной архитектурой, которую выдавали монументальные колонны коринфского стиля. Смоленский драматический театр. – Гласили крупные буквы на балюстраде. Театр!… Глаза машинально скользнули на афиши рядом. - Главный режиссёр театра – П. Шумейко…
Шумейко?!! – память сходу выхватила из затаившихся глубин знакомую фамилию. Здесь, в Смоленске? Папа Петя? Или…
Глаза побежали по строчкам афиш - … в роли .... Е. Зима – сомнений больше не было! Это они!
Какие вообще могут быть сомнения – есть только один Шумейко! И мельком бросив взгляд на часы, я с силой дёрнула массивную дверь.
- Вы куда? – возникла на пути моей решительности изумлённая вахтёрша.
- к Шумейко! – вахтёрша попыталась что-то возразить…
- пресса! - привычным жестом выкинув вперёд удостоверение, и тоном, не терпящим возражений, бросила на ходу:
 – где?!
Вахтёрша отступила, махнув в сторону лестницы безнадёжным жестом.
Стремительно взлетев по широким старинным ступеням на второй этаж и быстро окинув таблички профессиональным взглядом, направилась к двери с надписью - Главный режиссёр.

Дверь неожиданно распахнулась, и незнакомый седой длинноволосый мужчина направился в глубь коридора, а я, помедлив, шагнула через порог комнаты, залитой светлыми лучами солнца.
- можно?
- Вы к кому? – полюбопытствовал из-за груды реквизита приятный женский голос.
- Здравствуйте, Елизавета Корнеевна! – узнала я сразу мягкий домашний взгляд добрых карих глаз, исходящий откуда-то из далёкой юности. Взгляд удивлённо разметал брови!
- Вы меня не узнаёте? – я – Аня из цыганской студии Петра Дмитриевича в Туле…
 - Анечка! – Вы здесь!.. откуда?! – узнала меня Зима, озарив своей милой доброжелательной улыбкой комнату, – присядьте, рассказывайте!
- я на минутку – смутилась в ответ, вновь бегло взглянув на часы, - я здесь по работе, - иду… – вдруг вижу – знакомые имена – не могла пройти мимо! А как Пётр Дмитриевич?
- А Пётр Дмитриевич на репетиции…
Понимающе кивнув, улыбнулась –
- конечно!
Где же ещё мог находиться Папа Петя, для которого театр был самым главным детищем в жизни.
- Надолго?
- да, только начали!
- как жаль, - досадно вздохнула я, - скоро нужно идти!
- а Вы вечером на спектакль приходите! – радушно пригласила Елизавета Корнеевна.
- я бы с удовольствием…, но боюсь, что сегодня не получится… - может, в другой раз заеду, иногда бываю в Смоленске. А вы давно здесь?
- с 1991 года!
- Надо же! Если б я только знала! Столько раз приезжала сюда с 1993-го, а вот на эту площадь меня ни разу не заносило… по службе! – попыталась шутить я, скрывая своё расстройство. – Везде была – в музее, библиотеке… Но ничего, в следующую поездку обязательно зайду!
- Да, мир тесен! – Елизавета Корнеевна засветилась тем знакомым тёплым свечением, которое всегда исходило от неё, согревая искренней нежностью и заботой, разом окунув меня в мир юношеских воспоминаний…

….

…Как-то раз Папа Петя попросил занести к нему домой некоторые материалы. Привычная к пунктуальности в оговорённое время я вошла в арку старинного многоэтажного дома в начале Ленинского проспекта, где в центре Тулы в то время жила семья Шумейко, и оказалась в уютном зелёном дворике. Отыскав глазами нужный подъезд, поднялась на этаж и уверенно нажала кнопку звонка.
Дверь открыла Елизавета Корнеевна.
- Пётр Дмитриевич просил занести материалы…
- Проходите, Анечка, я в курсе - он предупредил. Пётр Дмитриевич сейчас в театре на репетиции. - Елизавета Зима расплылась своей очаровательной улыбкой, такой бесконечно женственной и по-матерински нежной! – Анечка, вы положите ему на стол, а мне надо Катю одевать, мы уже покушали и на прогулку собираемся, – добавила она, кивнув в сторону кабинета, и скрылась в соседней комнате.
Я слегка огляделась – тёплая, уютная домашняя атмосфера исходила от каждого предмета обихода и обволакивала каким-то неведомым чувством спокойствия и защищённости, которое всегда излучало всё, что было связано с именем Шумейко…
Робость отступила, и я направилась по длинному коридору в указанном направлении.

Супружеская чета Шумейко-Зима была для нас всех образцом настоящей семейной идиллии! Воплощением той самой нежной и преданной взаимной любви и заботы, о которой, наверно, втайне мечтает каждый нормальный человек. Меня всегда восхищали их отношения, и я искренне радовалась за них, от всей своей юной души желая им большого семейного счастья!

Елизавета Корнеевна в этот период редко бывала на репетициях и мало играла в театре, - она растила Катю – младшую дочь, которой в то время было всего полгода. Мы все видели, как Папа Петя трепетно и нежно относится к своим близким и переживает, скрывая волнение, если репетиция серьёзно затягивается, и старались относиться к этому с пониманием, не задерживая его в студии по пустякам. Несмотря на то, что театр играл для Шумейко главную роль в жизни, он никогда не забывал о своей семье, хотя и не мог позволить себе уделить ей больше времени, чем получалось… Пётр Дмитриевич был прекрасным семьянином, и замечательным отцом…
…Хлопающий стук входной двери прервал мои размышления – кто-то пришёл! В надежде увидеть Папу Петю, я положила бумаги на стол и, быстро шмыгнув к проёму, выглянула в коридор…

Изумлённому взгляду предстала неведомая мне ранее картина семейных отношений… -
- привет, мамуль… - незнакомый молодой человек нежно и трепетно поцеловал Елизавету Корнеевну, обволакивая её ласковым взглядом…
- здравствуй сынок, обедать будешь? – тётя Лиза по матерински заботливо поправила свалившуюся на лоб чёлку и поцеловала его в щёку…
Я отпрянула за дверь с чувством неловкости, как будто только что подглядела чужие тайны… - какие телячьи нежности! – фыркнула про себя, но тут же поймала на мысли, что просто завидую такому нежному обращению между матерью и сыном… - у нас в семье никогда не было принято открыто проявлять свои чувства…, и мама никогда не была со мной ласковой – ей просто было некогда…, после того, как они расстались с папой, она одна воспитывала меня и младшего брата, и много работала.
Сколько раз потом я пыталась также нежно целовать маму при входе, но также неизбалованная лаской мама взбрыкивала: - с чего это! – и только отмахивалась…

Упрекнув себя, что не хорошо завидовать чужому счастью, а лучше порадоваться, за Папу Петю, что у него такая прекрасная семья! – я неуверенно шагнула в коридор, вспомнив, что моя миссия уже окончена и пора уходить.

- …Здравствуйте... – удивлённый возглас заставил меня вздрогнуть. – Пара чёрных красивых глаз в упор недоумённо смотрела на меня, явно вопрошая – что, собственно говоря, я делаю в чужой комнате?
- привет! – виновато улыбнулась я, с любопытством разглядывая ровесника… -
Высокий стройный юноша с благородными чертами лица и миндалевидными карими глазами на фарфоровой коже, опрятный и ухоженный светился воспитанностью и сдержанностью… Я вновь подняла взгляд, поймав встречный - пристальный и внимательный…
- Анечка! – это наш сын – Дима! – разрядила обстановку Елизавета Корнеевна, – а это – Аня – она играет у папы в цыганской студии и учится на режиссёрском отделении…
- … очень приятно… - вежливо кивнув, протянул молодой человек, недоверчиво окидывая взглядом мою яркую восточную внешность… Было заметно, что, вернувшийся домой Дима, явно не ожидал моего присутствия в привычной для него атмосфере…

- ну, дети, вы тут пока общайтесь, а я пойду Катю одену – скрылась в комнате Елизавета Корнеевна.
- а что Вы делали в кабинете? – полюбопытствовал Дима…
- Папа Петя просил принести материалы для постановки… - ответила я беззаботно, сразу освоившись с равным по возрасту и совсем забыв, что он его сын.
- чей папа? – вдруг кольнул Дима. От  неожиданности я смутилась.
- Пётр Дмитриевич! – поправилась я, – мы его между собой так называем в студии.
- и давно вы его так называете? – продолжал язвить Димка, не понятно с чего взъевшийся на меня.
- месяца 3 – добродушно пожала я плечами, не принимая упрёков.

В коридоре повисло молчание.
От нечего делать я начала с интересом изучать колючего Димку, размышляя, на кого он больше похож на Папу Петю или тётю Лизу…
Внешне он вобрал в себя черты обоих родителей – стройный и высокий с утончённым лицом, как у Петра Дмитриевича, пронзительные карие глаза и каштановые волосы, доставшиеся в наследство от матери…, над верхней губой пробивался лёгкий чёрный пушок, правильные черты выдавали породу… и были, в целом, красивы…  Будучи с детства воспитанной в эстетической атмосфере, я любила всё красивое и с удовольствием рассматривала Димкину внешность, продолжая размышлять о его сходстве с родителями (я в своей семье не была похожа ни на кого из известных мне родственников – дальние восточные гены, резко воплотившиеся в моей натуре, очень сильно оторвали меня внешне от остальных членов моей семьи)…
… Так в размышлениях я вдруг неожиданно вновь поймала пристальный Димкин взгляд, который, как показалось, был полон внутреннего негодования – ему явно не нравилось, что его так бесцеремонного разглядывают… Уловив скрытую агрессию, мои большие тёмно серые глаза, тут же сузились и вызывающе сверкнули, моментально став почти такими же чёрными, как у него… (я была не из робкого десятка и умела постоять за себя!)…
- а вот и не подерётесь! – послышался за спиной весёлый смех Елизаветы Корнеевны, вышедшей из комнаты с Катюшкой на руках.
- вот ещё – буркнул Димка, скинув напряжение, и поспешил в другую комнату.
Я сразу успокоилась под воздействием мягкой обволакивающей ауры Зимы и стала помогать ей укладывать вещи в коляску.
Интересно, какая у него фамилия… - Шумейко или Зима? – размышляла я про себя и тут же сама удивилась собственной глупости – конечно же, Шумейко! – разве мог молодой человек носить женскую фамилию!
Вернувшийся в коридор Шумейко младший, сжав губы, из-под лобья наблюдал, как я «хозяйничаю», помогая тете Лизе…
- ну что, пойдёмте гулять! – сказала Елизавета Корнеевна.
- Дим, понесли коляску - ухватилась я привычным жестом за ручку… -
- я сам! – снова уперевшись в меня взглядом, твёрдо сказал Дима, решительно отобрав коляску и явно давая понять - кто в доме хозяин, - я отступила, тут же отметив про себя, что всё-таки от отца в нём больше – такой же упрямый. Сверкнув глазами, Димка с коляской вышел из квартиры…
Я обидчиво показала ему в след язык и поджала губы. Звонкий радушный смех Елизаветы Корнеевны колокольчиком разлился по коридору…. –
- ой, дети!.. коляску не поделили! – протягивая мне сумки, широко улыбалась Зима…
Наша процессия вышла на залитый солнцем двор. И пока Елизавета Корнеевна размещала в коляске Катюшку, Димка продолжал искоса колоть меня чёрными глазами, которые, однако, с каждым взглядом становились всё мягче и лукавее. От непонимания такого незаслуженного отношения мне было не по себе. Я стояла, поджав губы, обеими руками вцепившись в ручки спасительных сумок.
Наконец Елизавета Корнеевна разместила Катюшку:
- ты пошёл, сынок? – обернулась она к Диме.
- угу – промычал Дима, и, бросив в мой адрес очередной пристально-лукавый взгляд, явно обещавший ещё «посчитаться», снова нежно поцеловав маму, поспешил к арке.
Я обескуражено посмотрела ему в след…
- Анечка! – не обижайся на него! – по-матерински ласково произнесла Зима – он просто тебя ревнует!
- к кому?! – удивилась я.
- к театру!!! – засмеялась Елизавета Корнеевна.
- а почему в студию не ходит? – не уловила я логики мысли.
- так надо же школу закончить – экзамены у него! – мягко улыбалась она моей непонятливости.
- А-аа!… продолжая про себя недоумевать, попыталась я понять ход её рассуждений.
Поскольку меня мама воспитывала одна, ей было некогда особенно вникать в мои увлечения, поэтому я сама выбирала – чем и когда мне заниматься, ни у кого не спрашивая разрешения. Я мысленно посетовала, что в каждой семье есть свои особенности и искренне посочувствовала Димке, который по причинам так мне и не понятным, почему-то не участвовал в студии своего отца. Мне также было сложно осознать его реакцию…, видимо, выросший в артистической семье, он давно мечтал о сцене… В нашей семье моё увлечение сценой считали, скорее, недоразумением и надеялись, что это скоро пройдёт. Дедушка никогда не допустил бы подобных «вольностей», но после его кончины справиться с моим строптивым характером не мог уже никто. Мама – по профессии инженер-строитель - в молодости хорошо пела, играла на гитаре и даже выступала в ансамбле. Но когда вышла замуж за папу – перспективного архитектора сразу же оставила «легкомысленные увлечения». Я не испытывала в детстве никакой особой тяги к театру и мне было трудно понять Диму. Просто то тёплое и доверчивое отношение, которое я испытывала к Папе Пете, сразу автоматически проецировалось на всё, что он делал, и что его окружало, включая его семью, друзей и прочее, что так или иначе было связано с именем Шумейко… Дима не был исключением. Несмотря на всю его напускную колючесть, я чувствовала, что на самом деле он очень добрый, и испытывала к нему чувство глубокой внутренней расположенности и симпатии.
Пытаясь бороться с огорчением, я улыбалась в ответ милому по-матерински взгляду Елизаветы Корнеевны…
Она что-то щебетала своим мягким журчащим голосом, обволакивая и успокаивая моё сознание…
Я с умилением наблюдала за этой красивой миниатюрной женщиной с аккуратными чертами лица, обрамлённого пышной копной вьющихся каштановых волос, слегка смуглой кожей, и большими карими глазами, ласково блестевшими из-под длинных густых ресниц…
Сразу вспомнилась «Не вечерняя» Маши - любимая моя роль Зимы – выдержанная профессиональная и проникновенная. И хотя она пела совсем не по-цыгански, та душевность и искренность, с которой Елизавета Корнеевна всегда исполняла все свои работы на сцене, подкупала, брала за живое и долго не отпускала из крепких оков её таланта…

- На!.. – неожиданно протянула мне игрушку Катька. Её круглое черноглазое личико широко улыбалось из-под свода коляски. И я, засветившись от радости, сразу устремилась навстречу этому маленькому жизнерадостному человечку (который, что-то лопоча, тянулся ко мне), моментально забыв о существовании колючего Димки и своё недоумение. Не смотря на внешнюю жёсткость, по своей природе я всегда была доброй и мягкой и любила детей. И дети отвечали мне своей искренней привязанностью.
Елизавета Корнеевна снова радушно засмеялась. Катюшка в ответ разразилась заливистыми невнятными напевами. Было так отрадно наблюдать это состояние глубокого материнского счастья, которое излучалось от Елизаветы Корнеевны, наполняя всё вокруг каким-то необычным таинственным свечением…
Улыбаясь, я искренне с восхищением любовалась этой прекрасной замечательной женщиной – великолепной актрисой и мягкой нежной заботливой матерью, которой выпало в жизни самое большое женское счастье – любить и быть любимой!...

…..Взгляд снова машинально упал на часы…
Я спохватилась – пора было бежать!
- спасибо Вам большое за тёплый приём, Елизавета Корнеевна! Мне пора! Передайте, пожалуйста, Петру Дмитриевичу мой искренний привет… - жаль, что не удалось повидаться…
- конечно, Анечка, я обязательно скажу, что Вы заходили! – улыбнулась Зима, и её нежная и радушная улыбка вновь озарила комнату.
Попрощавшись и пообещав приехать, я выскочила в коридор.
Возле соседней двери беседовали двое мужчин – одного из них я видела, выходящим из кабинета, перед моим приходом. Он вдруг внимательно посмотрел в мою сторону. Я задержала взгляд – из-под густых седых бровей выглядывали добрые глаза, выражение которых показалось знакомым… - Где я могла видеть этого человека? – пыталась вспомнить, стремительно сбегая по лестнице… -
Странная внешность: длинные седые волосы, сливающиеся с бородой усы и впалые щёки, худощавое сложение и гордая прямая осанка – рисовали образ уставшего Дон-Кихота…

Больше в Смоленске мне быть не довелось…