Один эпизод одной Реставрации.
Танка и четыре развёрнутых вариации.
I
Старым
знаменем
сине-бело-красное
Беранже назвал:
бел-злато-лилейное
стало
Франции
чужим.
II
*Старое!*
Так
с прямотой последней,
*старокапральской*,
без аллегорий-экивоков разных,
политологически-
политтехнологических
(уф!..)
нюансов
не зная,
называл Беранже
знамя,
что,
из синего - белого - красного
Революцией соткано,
по матрасам
пылилось,
зашитое
сент-антуанским,
монмартрским.
И всё ж,
Пьеру Жану в помощь,
у современного читателя
попрошу внимательности
совсем немного…
Итак:
мог ли
*новым*
назвать поэт
Реставрации цве'та
знамя Бурбонов?
В той
непромерянно-долгой,
исторической
постольку,
истерически-реваншистской поскольку
ночи -
белой
до
беспросветности
полной?
Мог
назвать это знамя
новым -
*поэт?*
Бред -
допуск подобный!
Два века спустя
мы неспроста
из Реставрации новой
вчитываемся -
как впитываемся,
вглядываемся
мучительно
и подробно
в тот болевой -
предбуревой -
предбоевой -
чужой,
вроде
бы? -
но шепчем:
«ну, что ж вы?..»
*наших* судьб и Судьбы
кодам
и коде, -
зажим.
…И Беранже,
и вслед - нам
ни новым,
ни старым
назвать невозможно
белое с золотом лилий
знамя
ничтожных -
знамя угара-догара.
Ни слишком старым.
Только - чужим!