Там воскресенье завтра и всегда
Лев Лосев
I. СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Я тебе говорила – не будет от чтенья добра!
Позабудь по-хорошему лепет и бред веницейский.
Этот лев для тебя из крыла не достанет пера,
Эти дядьки давно уж пустили бауты по водам летейским,
Эта бухта теперь превратилась в сазаний садок,
И к ступеням дворцовым причалена ржавая баржа,
И за ворот тебе просочится иной холодок,
И картошка тебе на обед вместо лука-латука и спаржи…
Откажись от полета, порви свой билет на паром –
Пусть напрасно тебя поджидает на станции Местре
В лакированном поезде мрачный кондуктор Харон,
А красотка в протухшей лагуне останется вечной невестой.
II. ЗЕРКАЛЬНОЕ ОТРАЖЕНИЕ
Вот и я впустил в свои сны Венецию,
этот город, где не на что опереться, но
есть, в чем отразиться, есть, отчего умереть,
когда глаз откажется на нее смотреть,
когда легкие откажутся ею дышать,
слезные железы – соленое с пресным мешать.
ГОндолы прыгают вкруг столбов, обвязанных ряской,
я лицо заслоняю вновь обретенной маской,
ветхую дверь толкаю, вхожу в затененный дворик,
сам себе гамлет, могильщик с лопатой и йорик.
Город темных окон, глухих тупиков, слеповатых зеркал –
здесь я нашел, наконец, но вовсе не то, что искал.
III. ОТ ВОКЗАЛА НАЛЕВО
Обзаведясь к концу своих дней Венецией,
не насилуй ее, как Тарквиний чужую Лукрецию,
не слагай стихов о дворцах на Canale Grande,
не влезай дураком в гондолу при всем параде,
оборуженный новой японской дигиталкой –
электронной памяти пикселEй не жалко,
и заместо твоей сохранит она летейские воды,
отраженные в них фасады, переплетов оконных коды.
Лучше двинь боковыми улочками в направлении гетто,
причастись пресноватым белым, бутилированным в Венето,
разберись в узорах плесени на подпорной стенке –
лет пятьсот она подбирала цвета и оттенки,
свои строчки развесь по печальным причальным сваям,
у которых гондолы ночуют – а что им снится, не знаем,
может тоже сваи, что на плаву удерживают веницейские камни...
и дождись, пока вода, о камни плещась, тебе сообщит анамнез.
IV. LINEA 82
Обрамленная арочным кружевом Пьяццы трапеция.
Здесь весь день шепелявит бонтонно старуха Венеция,
Легион обленившихся птиц разгоняет зонтами японскими,
Сводит старые счеты в проулках со средневековыми монстрами.
А из всех мореходческих дел ей осталось нетрудное самое –
Сотню разноязыких племен отправить в недлинное плаванье.
Пожилые грифоны и львы на фасадах дворцовых пристроились,
Мимоезжие зрители их благосклонных кивков удостоились.
Андалузские длинные окна и палладианские лоджии
В мутных водах Большого Канала качнулись, распались и ожили.
Vaporetto причалил к вокзалу, и вышли из утлого ящика
Созерцатели смерти Венеции длящейся, длящейся, длящейся.
V. ОКОЛО НУЛЯ
В венецианских каналах
плавают мерзлые юрские водоросли,
это первое, что учуял поэт,
прибыв зимней ночью
на станцию Santa Lucia.
Гость Венеции,
уроженец Балтии,
житель Большого Яблока,
что на другой половине глобуса.
Водоросли, говорят, лечебны.
Любовь к зачарованному архипелагу
неизлечима
VI. МОРОЗ В ВЕНЕЦИИ
Представим себе пустую площадь Святого Марка.
Солнце, мороз – от венедов венетам что-то вроде подарка.
Стужа прорвалась вдоль дамбы на Santa Lucia,
сковала Canale Grandе, ледком прикрыла его пучины.
Над колоколами San Rocco мерзлый воздух сверкает,
в валенках на Джудекку бредем, твердь зеленую пересекая.
Каток на Пьяцетте устроил турецкий подрядчик,
шалун на прудах Арсенала успел отморозить пальчик,
но сил ненадолго хватило у местного Деда Мороза,
туман упал и оттаяла Santa Maria Formosa.
Низкое солнце блестит сквозь туман над Castello,
зима – чужестранка в Венеции, в этом и дело.
VII. РОКОКО
Отточенто*.
виллы, отраженьями погруженные в Бренту,
на упругих
рессорах покачиваются лакированные коляски,
дамы в фижмах
на узких сиденьях принимают запретные ласки,
кавалеры
сохраняют манеры в самых рискованных позах,
лунный свет
обесцвечивает смертью пахнущие туберозы.
Ottocento.
Всё в этом городе восклицает: - Memento
mori, местные
прячут луковицы часов в карманах,
ибо время
растворяется в наплывающих с материка туманах.
Город смертен,
смертны жители, плесневеет кирпич ветшающих стен,
на уютном
кладбищенском острове скапливается тлен
зеленеют,
заиливаются каналы, уходят на пенсию адмиралы,
prette rosso**,
рыжий Вивальди наяривает на скрипке,
распевает
кастрат, рот раздергивая в бесполой улыбке,
мне в виденьях
рококо является по капризу, по оплошности, по ошибке.
--------
* Восемнадцатый век (ит)
** Рыжий монах (ит) - прозвище Вивальди
VIII. НИЧЕГО КРОМЕ ВЕНЕЦИИ
Венеция, растворив твою жизнь
до состояния акварели,
ничего тебе не обещает,
кроме пересечения меридиана и параллели,
кроме встречи с вышедшими из употребленья вещами,
с фасадами зданий, грустными в любую погоду,
кроме соблазна разделить судьбу узконосых лодок и юрких рыб
в вечно взволнованных мутнозеленых водах,
кроме записи в бесконечной книге ее постояльцев,
превращения быстротекущих мгновений в кристаллы редкой огранки,
а женщины, приведенной тобой в этот город за кончики пальцев –
в зацелованную венецианку.
IX. ПОЛДЕНЬ В КВАРТАЛЕ САН МАРКО
Время бродит кругами по венецианским campi,
дань сбирает с беспечных туристов – с души по центу.
В храм старушка в коляске плавно въезжает по рампе,
лжегондольер в тельняшке что-то бренчит про Бренту.
Каждая тетка хотела бы здесь побыть венецьянкой,
но пропел Лепорелло: – il tondo non е quadro.
Мужик в albergo хочет, очи продрав после пьянки,
булыгу швырнуть во всех, как пролетарий Шадра.
X. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ВЕНЕЦИИ В ТРИЕСТ
Совершить каботаж в лакированной гОндоле
От медлительной Бренты до праздничной БАрколы,*
От мостов, изогнувшихся томными арками,
До фасадов австрийских паломнику долго ли?
Плыть от пресной лагуны до бухты соленой
Вдоль прибрежной каемочки вечнозеленой
От болот веницейских до скал триестинских
С гондольером в тельняшке и в черных ботинках.
Лижут бортики гОндолы волны морские,
Гондольер напевает, я пишу в Moleskine**
Эти праздные строчки под стон баркаролы,
Претворяя ее в карандашное соло.
------------------------
* Баркола - пригород Триеста, городок, вытянувшийся вдоль моря, куда триестинцы ездят купаться и совершать променад по набережной.
** Moleskine - итальянский бренд, по названию фирмы, знаменитой дизайном своих блокнотов и записных книжек.
XI. ПОПЫТКА ПАНОРАМЫ
Анархия открытого пространства,
борьба горизонталей с вертикалью
на фоне вогнутого горизонта,
широкогубость мелкого залива.
Тергест* свой форум уступил Сан Джусто**,
забыв на площади кирпичные колонны.
Они бездельничают, воздух подпирая
и размножаясь в недрах дигиталок.
Здесь тысячи ступеней старых лестниц
настелены меж стен и водопадов
для джакомо, джузеппе и джованни,
для умных кошек и для нас, бездомных,
а триестинское ступенчатое эхо,
подслушавшее наши разговоры,
запомнит всё, но никому не перескажет.
* Древнейшее имя города, родственное скандинавскому «Torget» и славянскому «Торг»
** Христианский мученик, покровитель Триеста