Капитан, твоя трубка потухла;
Охладев, опустилась на стол,
На шершавой ладони оставив
Терпкий след никотиновых смол.
Расплескалось осеннее виски,
Надломилась основа пера;
В твои окна кленовые кечи
Отпускают свои паруса.
Молчаливый, окутанный смогом
Неизменных сирийских костров,
Ты встречаешь, с улыбкою, вечер
Неспокойных балтийских миров.
Был обманчиво мелок фарватер,
И команда покинула борт…
Только ты не оставил корабль,
Капитан непокорных ветров.
Приплывали на шлюпках, стучали:
«Эй! На шхуне! Там есть кто живой?»
Только чайки в ответ им кричали,
Да скрипел неуёмный прибой.
Из распахнутых окон мансарды
Вид на крыши и алый закат
Не желаешь менять – тихий призрак –
Капитан обнажённых неваг.
В трюмах пусто… Но ты за штурвалом
Вновь к лихому ненастью готов:
Подставляешь разверстые раны
Под солёный мазут облаков.
Не знакомы голодные спазмы,
Неизвестен предательский страх –
В твоём море нельзя оступаться:
Забываться в надеждах и снах.
Твой корабль, застывший на мели –
Ветхий замок средь новых домов –
Словно старый мудрец на панели
Философски неверных юнцов,
Всё равно продолжает движенье,
Прорывает гранитный покров,
Усмехаясь своим отраженьям
В разноцветных стекляшках зрачков.
Капитан… вновь забьёшь свою трубку,
Тёплой чашей согреешь ладонь;
Вновь заполнишь нектаром айлейским
Головную «треклятую!» боль;
И заточишь перо, будешь кровью
Выводить письмена... как всегда...
В твои окна кленовые кечи
Отпускают свои паруса.