Когда-нибудь, когда провизор бестолковый
уже не сможет мне лекарство истолочь,
верни обратно звуки улицы Садовой,
и дух еловый декабря, и снег, и ночь.
Тогда Апраксин весь растянется, как тесто:
когтистый, вцепится, раскроется во мне.
И, как в трамвае, будет радостно и тесно,
в моей бессмысленной садовой голове.